|
Преобладание профетической религии, примером которого может служить иудео-христианская традиция, связано с социальным поведением и призванием свыше как знаками спасения и, потому, как источником ощущаемого смысла и «бытийности». Его последующая постепенная секуляризация в течение двух последних столетий оставила нам странный гражданский культ независимого индивида и его «успеха», который теперь примерно одинаково далек от чувства общности и жизненно воплощенного присутствия. Это наследие индивидуализма означает, что любой последующий поворот к «мистическому», как возможному направлению для обновления и раскрытия, будет, напротив, пониматься как нечто внутреннее, личное и закрытое от других — причем не только наблюдателями, но, потенциально, и участниками. В подобном контексте любой шаг в направлении субъективности должен казаться пустым, нигилистическим или призывающим к нарциссизму и претенциозности. В то же время присутствие-открытость представляет собой общий экзистенциальный факт, а не процесс или теорию. На пути этого понимания презентативного осознания присутствия-открытости существуют двоякие трудности. Очевидно, что эти «состояния» — все, что у нас осталось для их названия — будут оставаться нарциссическими в культуре, которая не обеспечивает того раннего обучения сновидению и поглощенности воображением, которое мы видим в сообществах охотников-собирателей, где сновидения занимали центральное место. Возможное решение можно найти еще в сочинениях Уильяма Джемса. Если презентативные состояния помогают нам чувствовать себя реальными и присутствующими Сознание как общество 455 в мире, и если они представляют собой самый прямой ответ на ощущаемую утрату реальности, которая приводит столь многих в современную психотерапию, тогда мы тоже могли бы помочь маленьким детям с признанием, общественным оформлением и санкционированием этих состояний. В другом месте (Hunt, 1989a) я уже писал о том, с какой готовностью группы младших школьников делятся друг с другом своими «особыми» сновидениями и ранними надличностными переживаниями. Письменные истории, стихи и рисунки, основанные на таких переживаниях, вероятно, могли бы играть роль базового гуманитарного обучения на уровне начальной школы, чтобы уравновешивать наш теперешний, более исключительный акцент на развитии репрезентативного мышления. Однако более серьезными представляются недостатки самоощущения и самоуважения, которые, по мнению многих психологов, вытекают из нашей манеры обращения с младенцами и маленькими детьми — манеры, нередко поражавшей представителей других культур своеобразным варварством и бесчувственностью. Раннее отделение новорожденных от матери и помещение их в вынужденное «уединение», а также неспособность взрослых зеркально отражать ребенку чувство надежного присутствия, поскольку им самим может недоставать именно этого качества, становятся постоянным источником слабости ощущения себя и бытия, которые позднее будут заставлять детей подавлять свои спонтанные образные состояния, как слишком «неуправляемые» и пугающие. Склонность к пре-зентативным состояниям при отсутствии достаточно сильного ощущения себя будет приводить к кошмарным переживаниям, или же может превращать эти «внутренние» состояния в средство для бегства от мира и замыкания в себе (Hunt, Gervais, Shearing-Johns, and Travis, 1992). При дефиците базового самоуважения мы будем лишены того, что, как минимум, составляет прагматические «положительные качества» спонтанных презентативных состояний, как непосредственных воплощений присутствия-открытости. — 318 —
|