|
В том, что касается «успешных» картинок-объектов, Ульман, Крипнер и Воган (1973) пишут, что некоторые репродукции (живые, архетипические, религиозные) часто вызывают успешные догадки, тогда как с другими этого почти никогда не происходит. Хонортон подчеркивает особо успешные опыты с короткой видеозаписью приливной волны, поглощающей большой город (хотя стоит подумать, не обусловлено ли это ее зрительным синестетиче-ским соответствием с фоновым белым шумом). Он также обнаружил, что использование видеозаписей приводило к большим успехам (40% совпадений), чем использование более простых статичных картинок (27%). При отсутствии сравнительных исследований спонтанных образов и произведений искусства, наподобие работы Холла и Ван де Кастла (Hall & Van de Castle), посвященной анализу встречаемости различных элементов и признаков в сновидениях, у нас нет способа узнать, равнялась ли реальная вероятность совпадений в исследованиях Хонортона статистическим 25% или была несколько выше. Хотя Дэрил Бем и Чарльз Хонортон (Beb & Honorton, 1994) обнаружили значимые различия частот выбора для стимулов, выбираемых большинством испытуемых, между теми случаями, когда они действительно были мишенями, и когда они ими не были, продемонстрированная Реем Хайманом (Hyman, 1994) высокая корреляция между пропорцией «попаданий» и числом повторений картинок-мишеней в тех же самых пробах, многие из которых включали в себя упоминавшееся выше «подталкивание» со стороны экспериментатора, убедительно предполагает некую разновидность «Эффекта Гудфеллоу». Значимое повышение числа догадок при использовании видеозаписей по сравнению с неподвижными картинками, при повторении мишени по сравнению с однократным предъявлением, при выступлении в роли индуктора знакомого че- Сознание как общество 451 ловека по сравнению с незнакомым, у творчески одаренных испытуемых, и при «подталкивании» со стороны экспериментатора — все это позволяет предполагать, что мы имеем дело с условиями, в которых более длинные и более сложные экспериментальные протоколы должны предоставлять большую возможность для коллективно разделяемых склонностей в выборе образов. Если для получения успешных результатов требуются «подходящий» тип мишени и «подходящие» испытуемые с «подходящими» образами, то более теоретически экономный вывод, чем доказательство ЭСВ, должен состоять в том, что эти исследования затрагивают «коллективный» уровень спонтанного порождения образов, наподобие того, что является более или менее общим для искусства, сновидений и спонтанной игры образов у людей, склонных к поглощенности воображением. С этой точки зрения, пара-психологические исследования в парадигме «свободной реакции», непреднамеренно обнаружили эмпирический метод измерения коллективного сознания Дюркгейма на уровне общих презентатив-ных образов. Как и в случае эффекта Махариши, мы не должны позволять, чтобы неприятие выводов этих исследований затмевало подлинную важность того, что в них, судя по всему, было показано: чем глубже мы погружаемся в свои якобы частные и уникальные образы, тем в большей степени достигаемые состояния носят потенциально коллективный характер — тем более скоординированными мы становимся со всеми другими, находящимися в сходных состояниях. Наша современная когнитивная парадигма всегда сосредоточивалась на символической способности индивидуального ума, тогда как эта самая способность, в первую очередь, представляет собой культурный и групповой феномен. Мы были склонны полагать, что именно язык делает наше сознание и познание социальным. Возможно, что на еще более фундаментально общем уровне эту функцию выполняют образы и метафоры. — 315 —
|