|
К последствиям нашей современной утраты этой первоначальной системы феноменологии, основанной на метафорах, относится отсутствие сбалансированности в большинстве существующих в настоящее время объяснений разума и сознания. Мы теперь молчаливо допускаем и увековечиваем разрыв между разумом и телом, мыслью и чувством, чувствами и миром. Мы как бы взяли две отдельных оси древней феноменологии и свернули их в одно искусственно упрощенное измерение. Мышление — холодный рассудок — теперь находится в голове, и потому считается привилегированным и «священным», в то время как чувство, ощущение и интуиция (если использовать типологию Юнга) отделены от него, как относящиеся к более низкому уровню. Многочисленные ощущения, влечения и чувства тела остаются неорганизованными и хаотичными. Они лишены всякой связи с разумом и потому могут отражаться только в метафорическом сердце. Это — «животное» внутри нас, которое следует контролировать и сдерживать посредством одного лишь рассудка. Утрата специфически духовного измерения совпадает с выдвижением разума на его новое место в голове — теперь в качестве «мозга». Это сопровождается соответствующим раздуванием его значимости. Пропозиционное мышление узурпирует все другие символические системы и делает себя мерой всего символического сознания. Как справедливо указывал Юнг (1944), разум и его главное выражение в науке становятся новой религией. Хайдеггер (1959) тоже сетовал на претенциозность и ложное всемогущество современного «вычислительного» мышления, которое в своей сильно идеализированной «холодности» и бесстрастности превращает все в товар — людей и модусы опыта, равно как и физические ресурсы- Census Communis 311 Результатом становится, по существу, шизоидная теория разума, в которой способности в западной традиции оказываются отделенными от структур, на которых они основываются — подобные представления, вероятно, шокировали бы наших предков. Чувство остается чем-то неструктурированным и примитивным — как наследие «кровоточащего сердца» Иисуса у св. Августина (Hill-man, 1981). Любая попытка показать когнитивную символическую структуру эмоции становится крупным достижением. Утверждение Джемса, что опыт мистиков, по существу, является ноэтическим, воспринимается как странное и смелое, в то время как в более традиционных культурах оно было бы очевидным. Культуру, которая ставит мысль, отделенную от чувства и всех следов переживаемого воплощения, на место души, действительно можно было бы назвать «поклоняющейся» контролю и порядку — к такому же выводу совершенно другим путем пришел и Фуко (Foucault, 1978). — 217 —
|