|
Болела лодыжка. Но за этот опыт переживания Радостности я мог заплатить не только ожогом на левой руке (от борщевика) и растяжением сухожилия. Когда я спустился с горы, решил окунуться в реку и полностью помыться. Я был весь потный и грязный после путешествия в горы. После этого освежающего и обновляющего ритуала я стоял на берегу Катуни посредине двух молодых елок. На голове осталось немножко мыла я стоял и думал: окунуться или не окунуться. Уже было настолько хорошо, что ничего менять не хотелось в позе. Я поднял руки и прошептал: «Господи, дай душик!» Давно я не был в душе, и начался душ. Сперва, душ был нормальный, приличный, я бы сказал, цивилизованный - включили не на полную мощность. Дождь был теплый, а дождинки не очень мелкие, и не очень крупные – благодать и только. Мне стало настолько хорошо, что я искренне и с благодарностью сложил руки перед собой в молитве... Затем дождь стал плотнее, превратился в поток, такой, что за несколько метров не было видно ничего. Когда прошел первый шквал, я все еще стоял в каком-то экстатическом сумасшествии нагой на берегу. Буйный восторг наполнял мою душу. Все происходило очень быстро, все менялось в течение нескольких минут. После шквала начался такой грохот грома, что мое тело сразу поникло, а когда молнии начали бить рядом, даже не молнии, а какие-то толстые и плотные столбы светло-голубого огня, то я наполнился тотальным животным ужасом. Такой был гром, такие молнии! Я такого не видел никогда. Ужас такой силы испытывал только в детстве. Я мог себе позволить тогда ужас той интенсивности, который рождает стремление полностью исчезнуть из этого места, превратиться в ничто, распылиться. Мой ужас был настолько велик, что я все забыл. Идеи типа «я образованный человек и не боюсь природной стихии», « я продвинут настолько, что могу трансформировать свой страх» или «профессору негоже быть примитивным» и многие другие мысли, составляющие костяк моей личности, распылились мгновенно. Я был один на берегу бурлящей Катуни, нагой, мокрый, в молодом ельнике, рядом со своим огромным посохом, воткнутым в землю и со мной мой ужас, странная мысль «Зря ношу посох – если в него ударит – мне не выжить» и желание быть совсем маленьким, чтобы скрыться, в червяка земляного превратиться, чтобы только сохранить жизнь… жить – жить – жить. Не только мое тело было обнажено в этом дожде. Обнажилось мое Эго, и я увидел в его сердцевине яростное стремление жить, не смотря ни на что – «хоть под дождем, хоть без гроша в кармане, хоть в ссудный день с иголкою в гортани…» — 73 —
|