|
Направление, в котором течет этот процесс, казалось, зависело от того, движутся ли лезвия по часовой стрелке. Когда этот архетипический мотив проецируется на наш материальный мир, то это соответствует либо процессу роста и развития (когда оплодотворенное яйцо или прорастающее семя превращается в организм), либо процессу разрушения созданных форм (когда происходят войны, природные катастрофы или процессы увядания). Затем эта картина превратилась в целую невообразимую панораму сцен разрушения. В этих видениях чередовались сцены стихийных бедствий, таких как извержения вулканов, землетрясения, падающие метеориты, лесные пожары, наводнения и надвигающиеся огромные волны прилива, и сцены, когда горели города, рушились целые огромные небоскребы; когда была массовая гибель людей и все ужасы войны. И этой волной тотального уничтожения руководили четыре архетипических образа всадников, олицетворяющих конец света. Я понял, что это – те самые четыре всадника, о которых говорится в Апокалипсисе: мор, война, голод и смерть. Вибрации в области моего таза продолжались и стали теперь синхронными с движениями спины скачущей лошади, и я присоединился к этому танцу, став одной из этих фигур или, возможно, всеми этими четырьмя фигурами сразу, и забыл о том, кто я, выйдя за рамки своей идентичности. Внезапно произошла смена обстановки, и моему взору предстала пещера, описанная Платоном в одном из его произведений, которое называется «Республика». В этой своей работе Платон пишет о группе людей, которые живут всю свою жизнь в пещере, прикованные к стене цепями так, что они могут видеть только голую стену перед собой. Они наблюдают за тенями, которые отбрасывает на эту стену все, что движется снаружи перед входом в эту пещеру. Согласно взглядам Платона, эти тени – самое большее, что пленники могут узнать о реальности. Они принимают их за реальность. Мудрый философ подобен тому из этих пленников, кто освободился от этой иллюзии и пришел к пониманию того, что тени на стене являются не настоящими объектами, а чем-то иллюзорным; и он может воспринимать истинную форму реальности, а не одни лишь тени, которые видят остальные пленники. После этой сцены у меня возникло глубокое и прочное убеждение, что тот материальный мир, который мы видим в нашей повседневной жизни, соткан вовсе не из «вещества», а создан Космическим Сознанием с помощью бесконечно сложных и многоплановых, подобных звукам музыкальных инструментов в оркестре, моментов опыта, который мы непосредственно переживаем. Это – божественная игра, которую в индуизме называют словом «лила», порождение космической иллюзии, или майи. — 232 —
|