Право писать

Существует множество разновидностей перерождения. Все мы ведем множественные жизни. Вполне может быть, что мои герои – это мои же субличности и субличности моих друзей, которые желают переродиться. А иногда, когда я пишу, мне кажется, что все наоборот. Что это сами герои рассказывают свою историю, что им одним известны повороты сюжета, что только они могут явить происходящее с ними – и со мной. Обычно мне кажется, что это они пишут книгу посредством меня. Я их инструмент и всего лишь ловко служу им.

Месяц назад мой возлюбленный друг Дэвид нырнул в кроличью нору своей работы, а мне приснился тревожный сон. Я была в доме у нацистов. Я была шпионом. Меня раскрыли. Меня искали. У меня в руке были две таблетки яда. Я собиралась выпить их, выбрать смерть и избежать пыток, но вдруг увидела приоткрытую дверь. Я прошмыгнула в нее, улучив момент, и понеслась к машине, припаркованной в ста метрах от дома. Только бы успеть добежать до машины, только бы спрятаться на заднем сиденье…

Я проснулась, но успела увидеть саму себя – высокую стройную девушку с золотисто‑рыжими стрижеными волосами.

Я вскочила с постели. Это был не простой сон. Я тут же подумала о своем друге, Дэвиде. Знала ли я его тогда, в той жизни? Я была уверена, что да. Он намеренно оставил дверь приоткрытой. Мы оба участвовали в движении сопротивления.

– Я туда не вернусь, – сказала я вслух. – Не буду писать об этом.

Но Дэвид все никак не возвращался, девушка из моего сна не оставляла меня в покое, и я постепенно начала узнавать ее историю.

Да, друг мой Дэвид запропал, но и мой друг в той истории тоже куда‑то девался. У него были важные задачи в подполье. И у меня. Мой друг далеко, и мне надо было чем‑то заняться, чтобы поднять себе настроение, и я приоткрыла дверь истории, постучавшейся ко мне через сон.

«Давно пора», – дала мне понять героиня. Она начала говорить ясно и отчетливо. Каждый день я, вооружившись авторучкой, встречалась с ней и слушала, как она рассказывает о разлуке с любимым, об опасной работе, о страхе, который она переживала и с которым боролась. Наши жизни переплелись.

Появление у моих окон в Нью‑Мексико преступника, скрывавшегося от полиции, сделалось ее паранойей. Щенок ротвейлера у меня дома стал ее любимой собакой Лолой. Ее возлюбленный, обещавший вернуться за ней, которому ей пришлось доверять, несмотря на страх, стал моим далеким другом – Дэвидом. Его временный уход в подполье из‑за занятости превратился в Подполье в прямом смысле.