|
- Постой, а он разве не за решеткой? – спрашивал я. - За решеткой. А я – убит и меня нет, - хохотал Маркофьев. – И, уже серьезно, объяснял. - Его отпустили на время нашего саммита. До чего интересно было наблюдать за диффузией присутствующих! - Гляди-гляди, - говорил Маркофьев, - вот миллиардер, алюминиевый король трет о делах с губернатором крупнейшей области… Не значит ли это, что скоро пора будет выкупать царские останки для западных музеев? А председатель комитета по мелиорации шепчется со среднеазиатским царьком… Наверно, скоро северные реки все же потекут в другом направлении… К Маркофьеву приблизился премьер-министр. И что-то заискивающе зашептал. - Надо смелей разворовывать средства, отпущенные на восстановление Чечни! – начал распекать его Маркофьев. Потом к нам подошла неразлучно жевавшая бутерброды троица: скупивший и позакрывавший многие угольные шахты магнат, лидер горняцких профсоюзов и руководитель центра управления космическими полетами… Маркофьев им подмигнул и спросил: - Ну, когда съездим гульнуть на Марс? Все вместе они начали обсуждать детали конструирования космических кораблей, пользующихся угольным топливом. - Чем хорош космос? – говорил мне потом Маркофьев. – Тем, что сколько ни вбухаешь в программы его освоения, всегда будет мало и никто ничего не сосчитает. Летят себе сотни тысяч в черную дыру… Я посылал туда своего друга Батурина проверить: хорошо ли летят? Он подтвердил: хорошо! КАКИЕ ЖЕ ОНИ? Я не верил глазам и ушам. Люди, которые представлялись гордостью, солью и сливками нации, оказывались обычными, заурядными прощелыгами. - Да, ни о ком нельзя судить правильно, - соглашался со мной Маркофьев. – Люди не перестают быть людьми, если занимают высокие посты, напяливают рясы, мундиры или смокинги. Мало ли кто и что из себя строит… А на деле… И еще он говорил: - Прикидываются и притворяются все… Вспомни себя, когда ты наедине с собой… Если бы тебя заснять и показать потом твоим знакомым – они бы ужаснулись. Совсем другой человек, чем они привыкли видеть. Экономит зубную пасту и туалетную бумагу, громко пукает и ковыряет в носу… А если бы существовал прибор для записи мыслей… То и вовсе окачурились бы, забыв о том, что сами такие же. Но витрину-то каждый содержит в порядке, благопристойную… Поэтому и о себе думает в весьма завышенных категориях. Нет, не надо забывать, каков ты сам по себе – без шелухи одежды и напластований этикета… Ну, из этого ясно, как надо обращаться с людьми и к каким их инстинктам апеллировать. — 512 —
|