|
- Абрамцево, следующая – Саррочкино… Худолейский же и с телеэкрана последние месяцы больше морализировал, назойливо поучал, читал долгие нравоучительные нотации, проповедовал, делился мемуарами; а вот каламбурил и подъялдыкивал совсем не в дугу, свежие его перлы удручали скукой. Шутки нашему наемному хохмачу удавались все хуже. Мы шли по бывшей улице Чернышевского, обсуждая гэги, которыми Худолейский взялся расцветить грядущее выступление Маркофьева перед тружениками Волоколамского района. Маркофьев хмурился. Ему предстояло оттарабанить полный оптимизма и искрящийся новизной острот текст, а Худолейский потчевал нас бородатыми анекдотами, настаивая, что он и есть подлинный их сочинитель и автор. Из затрепанного портфельчика он извлекал такие же затрепанные засаленные листки и потрясал ими перед нашими физиями. Присовокупляя: - Вы такие мрачные от того, что мало пьете. И плохо закусываете. Угостите меня… Накормите обедом… Вы меня плохо прикармливаете. Уйду я от вас… И хохотал, скаля желтые клыки. Зашли в ресторан "Сны Веры Павловны" и взяли по рюмке водки и кружке пива. Хохмач продолжал нас лечить, настаивая, что истории о внезапно вернувшемся муже действуют на публику забористей злобы дня. - Со мной был случай. Выступал… Уж не помню где. И ляпнулся спьяну со сцены. В оркестровую яму. В смысле упал. Такой это вызвало хохот… С народом надо быть проще… Из бумажника Маркофьева, когда он расплачивался, выпало несколько купюр, Худолейский бросился их поднимать и оставил себе. Из "Снов Веры Павловны" мы перекочевали в рюмочную "Что делать?", где сатирик неожиданно заявил: - Может, я тоже буду избираться… В депутаты… Все рвутся к корыту, и я хочу. Я тоже не прочь на халяву похлебать… Чем я хуже? Маркофьев взглянул на него изумленно, у меня отвисла челюсть. - Тебя кто подговорил? – спросил мой друг. – Кто подослал? Признавайся! Худолейский, не ответив, продолжал разглагольствования: - Что поделаешь, если живем в стране, где хлебова на всех не хватает… А я заслужил. Всей предыдущей жизнью заслужил. Был гоним… За критику… Был преследуем… За убеждения… Которых, - он ухмыльнулся, - сказать по правде, у меня отродясь не наличествовало. Но я заслужил, ведь недаром считаюсь любимцем публики. Я недаром имею жилплощадь в доме, где квартира президента. Туда абы кого не пустят… Про меня все знают: я очень смел. И неподкупен. Но никто не догадывается, - он подмигнул, - что моя смелость не безрассудна, а опирается на прочный фундамент безопасности, я не хуже Грозного, я не просто жил вместе с президентом, играл с ним в теннис, я заручился его поддержкой. И будьте спокойны, меня на выборах поддержат… Еще как! Я могу составить тебе серьезную конкуренцию… Да, я не дурак, ничего сверх позволенного не говорил. Я не дурак – ломать себе шею. Тем более, так сладко, как я, живут не все. Все хотят прильнуть к власть предержащим, определиться к правителям на содержание… Но не всем это удается. Мне – удалось… — 381 —
|