Шахматы как модель жизни

Ми­ха­ил Таль

Образ иг­ры в ли­те­ра­ту­ре и ки­но

Трудно най­ти боль­ший па­ра­докс в об­щес­т­вен­ном мне­нии, чем кон­т­раст меж­ду имид­жем шах­мат и со­би­ра­тель­ным об­ра­зом шах­ма­тис­та. Са­ма иг­ра уже дав­но ста­ла сим­во­лом ин­тел­лек­ту­аль­ной де­ятель­нос­ти. По сло­вам Сте­фа­на Цвей­га, она «вы­дер­жа­ла ис­пы­та­ние вре­ме­нем луч­ше, чем все кни­ги и тво­ре­ния лю­дей, это един­с­т­вен­ная иг­ра, ко­то­рая при­над­ле­жит всем на­ро­дам и всем эпо­хам, и ни­ко­му не из­вес­т­но имя бо­жес­т­ва, при­нес­ше­го ее на зем­лю, что­бы рас­се­ивать ску­ку, изощ­рять ум, обод­рять ду­шу».

Распространенный же ли­те­ра­тур­ный сте­ре­отип шах­ма­тис­та - са­мо­уг­луб­лен­ный мол­чун, чья зам­к­ну­тость гра­ни­чит с одер­жи­мос­тью и да­же с аутиз­мом. Вла­ди­мир На­бо­ков был за­яд­лым шах­ма­тис­том-лю­би­те­лем, но су­ро­во обо­шел­ся с лю­би­мой иг­рой в сво­ем зна­ме­ни­том ро­ма­не «За­щи­та Лу­жи­на» (1930). Глав­ный ге­рой, не­лю­ди­мый и не­ук­лю­жий грос­смей­с­тер, выг­ля­дит поч­ти из­го­ем об­щес­т­ва, ес­ли не при­ни­мать во вни­ма­ние его приз­нан­ный шах­мат­ный та­лант. Прав­да, в ки­но­вер­сии 2000 го­да соз­дан бо­лее бла­гоп­ри­ят­ный об­раз, да­же с ро­ман­ти­чес­ким от­тен­ком.

Стефан Цвейг то­же на­се­лил свой шах­мат­ный мир ущер­б­ны­ми и эк­с­цен­т­рич­ны­ми пер­со­на­жа­ми. Его пос­мер­т­но опуб­ли­ко­ван­ная «Шах­мат­ная но­вел­ла» (1942) пред­с­тав­ля­ет со­бой по­ли­ти­чес­кий и пси­хо­ло­ги­чес­кий ком­мен­та­рий к на­цис­т­с­ко­му ми­ро­воз­зре­нию, а в цен­т­ре сю­же­та про­хо­дят две пар­тии меж­ду чем­пи­оном ми­ра по шах­ма­там, по­луг­ра­мот­ным мо­ло­дым че­ло­ве­ком, и вра­чом, ко­то­рый со­шел с ума, иг­рая в шах­ма­ты с са­мим со­бой в зас­тен­ках гес­та­по. При этом Цвейг да­ет за­ме­ча­тель­ное опи­са­ние са­мой иг­ры: