В 1945 году Перон был смещен с поста вице-президента, который он тогда занимал, и заключен в тюрьму. Военных беспокоила его растущая популярность, не нравилась им и та, возрастающая день ото дня власть, которую имела над ним любовница. Впервые почти за два года он остался один, без Эвы. Он и сам не ожидал, что тоска по Эве захлестнет его с такой силой: вся стена в камере была увешана ее фотографиями. По стране прокатилась волна забастовок, рабочие протестовали против ареста Перона, а он мог думать только об Эве. Он видел в ней святую, героиню, женщину, дарованную ему судьбой. Он писал ей: «Только находясь в разлуке с любимыми, мы можем оценить степень нашей привязанности. С того дня, как мы расстались с тобой... я не могу умерить печаль в своем сердце... Мое безмерное одиночество наполнено воспоминаниями о тебе». Теперь он обещал жениться на ней. Забастовки набирали обороты. Через восемь дней Перона освободили; он немедленно выполнил обещание и женился на Эве. Прошло еще несколько месяцев, и его избрали президентом страны. Поначалу Эва, ставшая первой леди, появлялась на официальных приемах и церемониях в своих прежних, несколько кричащих и вызывающих нарядах; так ее и воспринимали — как бывшую актрису, обладательницу обширного и экстравагантного гардероба. А потом, в 1947 году, она отправилась в поездку по Европе. Аргентинцы следили за каждым ее шагом — восторженные толпы, приветствовавшие ее в Испании, аудиенция у папы римского,— и в ее отсутствие мнение о ней менялось. Как хорошо ей удается передать дух Аргентины, ее благородную простоту, ее артистичность! Когда через несколько недель Эва возвратилась на родину, ее поразило то, с каким воодушевлением встретили ее аргентинцы. Эва за время поездки по Европе тоже переменилась: она больше не красила волосы, а туго стягивала их на затылке в простой пучок, носила деловые костюмы. Она теперь выглядела совсем иначе и больше напоминала ту женщину, которой очень скоро предстояло стать защитницей и спасительницей бедных. Вскоре ее изображения можно было увидеть повсеместно — на стенах больниц для бедных, на больничных простынях и полотенцах появились ее инициалы; профиль Эвы украшал тренировочные костюмы футболистов из беднейшего района Аргентины, чью команду она поддерживала; ее гигантская белозубая улыбка сияла с громадных портретов на фасадах домов. При этом никакая личная информация о ней не распространялась, разделы светской хроники не давали о ней никаких сведений, а потому вокруг фигуры Эвы начали возникать всевозможные домыслы и фантазии. А в 1952 году, когда рак преждевременно оборвал ее жизнь (ей было тридцать три, возраст, в котором был распят Христос), страна погрузилась в траур. Миллионы людей поочередно подходили к гробу, в котором лежало ее бальзамированное тело. Она больше не была артисткой, женой, первой леди — она была их Эвитой, их святой. — 253 —
|