|
Но что является сущей правдой о Мадонне, так это ее способность трудиться. Словно вол, чья героическая закваска жизни позволяет вспахивать огромное поле, она без страха за содеянное создавала все новые, неведомые доселе причудливые формы выражения души. Она думала об этом всегда и принуждала себя действовать каждую минуту. Понимая, что определенная часть ее потенциала заключена в роскошном тренированном теле, она заставляла себя оставаться гибкой и упругой в течение многих лет. Десятки километров, преодолеваемых в кроссовках в любую погоду, не пугали маленькую строптивицу с большим мятежным духом. Так же, как не пугали нищета, голод, скитания, приступы истерии и бесчисленные отказы. Она закалилась. Единственное, чего она действительно боялась, так это потерять свою самоидентичность, самооценку, которая заставляла думать о себе как о выдающейся личности. Еще больше, чем над телом, она трудилась над формированием внутреннего мира, начав с полости, засоренной душераздирающими воплями отчаяния, скверными словами и ненавистью ко всему окружающему. В образе Мадонны, несомненно, важным остается то, что формальный успех не развратил ее, а заставил взглянуть внутрь себя. Это крайне редкое качество, действительно выделяющее ее из плеяды исполнителей и актеров, добившихся в шоу‑бизнесе формального успеха и узнаваемости. Мадонна начала менять образы, довольно успешно заменив чрезмерно выпячиваемую сексуальность на более умеренные формы актерского воздействия на публику. На смену диким, необузданным танцам пришли упорное сосредоточение, занятия йогой и медитации. Ей все меньше хотелось подражать Мэрилин Монро, и порой кажется, что близок момент рождения самой Мадонны. Не дрянной девчонки, совращающей всех попадающих под руку мужчин, а зрелой женщины, осознающей свою роль и миссию… Мадонна, которая сама терпеть не могла людей, не работающих над собой, была на грани отчаяния. Ей нужна была трансформация личности – как человек, который никогда никого не любил, кроме безвременно ушедшей матери, она почувствовала необходимость любить. И она точно знала, кого ей хочется любить. В первые, самые трудные и самые впечатляющие годы своего необычного возвышения в среде шоу‑бизнеса Мадонна твердила, что не может иметь ребенка, поскольку не способна пожертвовать ради него карьерой. В таких заявлениях, впрочем, содержится важный элемент ее восприятия материнства: смутно помня период своего раннего детства и беспримерную любовь матери, она не могла поступить иначе со своим ребенком. С каждым годом из Мадонны, внешне гадкой и гнусной, прорывалась наружу женская самость, жадное желание материнства, желание отдавать свою любовь и стать объектом такой же простой и вместе с тем великой любви. Этот зов предков, зов вековой традиции, призыв Природы к исполнению понятной и одновременно исполненной сакраментального смысла функции. Мадонна долгие годы отчаянно боролась с собой, совершив кощунственную подмену своей полоролевой функции. И в то же время никогда не подводившее ее чутье говорило, что балансирование без ущерба для здоровья, идентичности и энергетической оболочки возможно лишь до определенного момента. — 261 —
|