Первая любовь закружила музыканта в яростном творческом вихре, заставив стенать и трепетать смятенные и потрясенные чувства. Но избранная девушка вышла замуж за его давнего друга, образованного и практичного врача Вегелера, с которым он просто боялся конкурировать и пытаться отвоевать свое человеческое счастье. Безусловно, в действиях и ощущениях Бетховена присутствуют мазохистские нотки. Он уступает, чтобы страдать, но это страдание в конце концов приносит результативную творческую разрядку. Кажется, Бетховен любил женщину своей мечты всю жизнь, как сохранил и теплую дружбу с Вегелером, написав перед смертью, что «до сих пор бережет силуэт его Лорхен». «Говорю об этом, чтобы ты понял, как все, что мне было мило и дорого в молодости, осталось для меня драгоценным и поныне», – добавил на склоне жизни престарелый маэстро. Почти так же окончился и главный роман в жизни музыканта. Трепетные, призрачно тонкие отношения не переросли в семейные, оставив в душе творца романтизм, ущемленные чувства страдающей страсти и необъятное воображение. Бетховен был обручен с Терезой Брунсвик, но четыре года невыразимого пленительного счастья с ней так и остались волнующими и томительными воспоминаниями, дав миру несколько бесплотных детищ, среди которых знаменитая Четвертая симфония. Еще более трепетным оказался предшествовавший встрече с Терезой Брунсвик роман с Джульеттой Гвиччарди, запечатленный в «Лунной сонате». По всей видимости, Бетховену было не суждено научиться жить в реальном мире. Отношения окончились полным провалом для маэстро, который оказался настолько великодушен, что по просьбе предавшей его возлюбленной даже помогал ее супругу в делах. Эти самоуничижительные мысли и патологическая склонность Бетховена к страданию, казалось, всякий раз становились сублимированным результатом его детских переживаний. Но всякий раз чувства прорывались наружу в виде божественных звуков, собранных в единый букет. Аромат этих звуков, их сила и колорит проникали до самого сердца слушателей, как бы уравновешивая душевную боль безнадежно потерянного для обычной жизни маэстро. Из всех романов он вынес одну навязчивую жестокую мысль: он не такой, как все; он должен идти по жизни, переживая муки страданий. Но именно в них, словно плата за боль, рождалась великая, вечная музыка, наполнявшая его естество жизнью. Бетховен не раз подумывал о суициде, но всякий раз музыка и напряженная работа спасали его, отводя от края могилы. Фактически с тридцати одного года, когда он написал исступленное Гейлигенштадское завещание, мастер периодически думал о смерти. Но силой заставлял себя жить, создавая новые великолепные сплетения звуков. Еще целая четверть века кошмарных страданий бунтующего духа и одновременно пленяющего творчества отделяли Бетховена от смертного одра. — 317 —
|