|
Его самоотверженные, порой просто остервенелые попытки дать своей личности возможность возвыситься слишком долго не имели успеха – пока его учитель Вагнер праздновал неоспоримый успех, книга Ницше «Человеческое, слишком человеческое» была обойдена почти абсолютным молчанием. Но философ продолжал действовать, то и дело от перенапряжения ума и полного истощения впадая в состояние безнадежно больного человека. После официального ухода из университета он считал себя едва ли доживающим последние дни и даже дал распоряжения по поводу церемонии своих похорон, вернее, по поводу «отсутствия лживых церемоний на своих похоронах». Но с другой стороны, разве не играл Ницше роль самого себя – Великого мученика, знающего, что нужно делать заблудшему человечеству, чтобы выжить? Разве не противопоставил он религии, которую отверг, свою собственную мистическую систему ценностей, которую в течение всей жизни старался навязать миру. И Ницше начал активно создавать миф о себе. Косвенным подтверждением актерского подхода к жизни служит желание философа творить, которое оказалось в нем сильнее действительно слишком быстро угасающих жизненных сил. Причем если в минуты болезни он бессознательно искал поддержки у людей, например у своей сестры (хотя на словах и отвергал это), то в то время, когда болезнь отпускала его и философ набрасывался на новую работу, продлевающую жизнь, как дикий голодный зверь на последнюю жертву, он видел врага во всяком, кто прерывал работу его бушующего мозга. Ницше был настолько поглощен работой, что абсолютно не придавал значения никаким внешним сторонам жизни. Строгость жилища и одежды, простая пища, полное отсутствие роскоши и увеселительных мероприятий – и все это на протяжении всей жизни. Главным условием при выборе места обитания для Ницше была малая посещаемость людьми этого клочка планеты: он полагал вредными для себя и для своей мессианской роли излишние встречи с обывателями. Его отдых заключался в тихом созерцании природы, от которой он черпал силы, потому что отсутствие в душе искателя Бога не позволяло ему опираться на глубокую силу религии. И конечно же, Ницше, подобно людям со стратегическим образом мышления, был человеком без родины: территория и ее название не имеют значения для тех, у кого все подчинено идее. Все остальное – преходяще, а значит, вторично. Философ жил в себе – в нем практически не было зависти и злости к кому бы то ни было, ему нужно было ровно столько денег, чтобы не умереть с голоду и продолжать работу, его не интересовал никто из обитающих в том же пространстве и в том же отрезке времени – даже те немногие друзья, которые поддерживали ученого. Более того, этих же друзей он использовал исключительно для достижения своей цели – для реализации великой идеи, кажущейся современникам сумасбродной. В разработанных им правилах философ‑отшельник писал: «…не читай журналов; не гонись за почестями; не посещай общества, за исключением людей высокой умственной культуры…» Порой — 174 —
|