|
Еще несколько лет было потрачено в мучительных, отчаянных поисках себя: пытаясь то работать приказчиком в книжной лавке, то получить образование богослова, то стать миссионером, Винсент пребывал в состоянии ожесточенной внутренней борьбы. Итог всякий раз был одинаков: все заканчивалось жуткими разочарованиями и полным смятением. Работая в книжной лавке, Винсент посвящал время приобретению знаний, а не торговле; на богословских занятиях он часто ловил себя на непроизвольной тяге к рисованию, а нищета и горе шахтеров, которым он пытался нести слово Божье, потрясли Ван Гога настолько, что вкупе с чванливыми религиозными наставниками, не захотевшими понять его самоотверженность при исполнении миссии, навсегда отвратили его от Бога. Правда, одно приобретение этого печального периода жизни Винсента Ван Гога было неоспоримым: скованный окаменелым льдом фрустрации, находясь на грани душевного срыва, он нашел спасительный выход для своей туманящейся психики – рисование. Это освобождало мозг от мрачного напряжения, одновременно наполняя существование таинственным и умиротворяющим смыслом. Именно в жестокой атмосфере угольных копей под Брюсселем он сознательно приступил к овладению мастерством художника, а свою комнатку проповедника превратил в мастерскую. На двадцать седьмом году жизни Винсент начал переосмысливать свою роль и снова решился изменить цель своего пребывания на земле. Но его жизненная стратегия при этом оставалась прежней – работать с утра до ночи, предаваясь делу с маниакальной страстью сумасшедшего. Идея посвятить себя искусству все больше овладевала им, заполняла, как чистый воздух, прибывающий через открытое окно некогда наглухо закупоренной комнаты. Сыграло тут свою роль и ободрение со стороны некоего священника Питерсона, время от времени писавшего акварелью. Надо отметить, что Ван Гог с самого начала своей сознательной деятельности больше делал ставки на книжные авторитеты, чем на живых людей. Он беспрерывно «подпитывался» учениями философов и мудрецов, что позже сыграло значительную роль в формировании художника‑отступника. Мысленно Винсент ставил себя в один ряд с мессиями – он всегда жаждал очень больших высот, его раздражала даже сама мысль о жизни смиренного обывателя с пресным набором мирских потребностей. Теперь же потерянная было вера в себя начала медленно возвращаться – вулканическая энергия жизни нашла свой спасительный кратер. Но все‑таки вспышки депрессии, вызванные по большей степени неспособностью Ван Гога найти баланс между внутренним душевным состоянием и его внешним выражением, преследовали его всю жизнь, словно неутомимая зловещая тень, от которой не избавиться. — 144 —
|