|
Репрессивные меры против студенчества, попытки подавить оппозицию при помощи драконовских законов вызывают возражения даже у тех, кто не сочувствует леворадикальному движению. Одни восстают против подобных мер во имя верности либеральным принципам, другие — из соображений политической и деловой целесообразности. Подавление демократических свобод, как хорошо известно из истории, начиная с французской революции 1830 г., как правило, дает обратный эффект, часто более сильный, чем первоначальная оппозиция. Маркс писал по поводу прусских цензурных законов, что из-за них на одном полюсе рождается политический самообман, а на другом — «политическое суеверие» и «политическое неверие», доходящие до полной апатии"37. В сравнительно спокойные времена это может быть выгодно реакционному правительству, но в момент политического кризиса усиление репрессий лишь укрепляет силы сопротивления. 386 Крайняя реакция, как правило, не разбирается в «тонкостях» интеллектуальной и идеологической жизни. Она отвергает все, что не укладывается в рамки ее собственного примитивного мышления и, не умея и не желая доказывать, всюду апеллирует к силе. Ричард Гофштадтер приводит слова конгрессмена из штата Мичиган Джорджа До-ндеро, по мнению которого, такие художественные течения, как кубизм, экспрессионизм, сюрреализм и т.д., непосредственно связаны с коммунизмом. «Искусство из-мов, — говорил он, — это оружие Русской революции, которое было перенесено в Америку, и сегодня, разложив и пропитав многие наши художественные центры, оно угрожает подорвать, разложить и осилить благородное искусство наших традиций и наследия. Так называемое новое или современное искусство в нашей собственной возлюбленной стране содержит все измы разложения, упадка и растления... Все эти измы — иностранного происхождения, и им поистине не должно быть места в американском искусстве:.. Все они — средства и орудия разрушения»38. Но глобальное утверждение неизбежно рождает глобальное отрицание. Попытки административно контролировать и направлять по собственному вкусу интеллектуальную и художественную жизнь в прошлом достигали лишь того эффекта, что переводили сравнительно безобидную, не затрагивавшую интересов широких масс интеллектуальную оппозицию в гораздо более опасную (с точки зрения властей) оппозицию политическую. «Было бы абсурдно приписывать отчуждение многих авангардных авторов XIX и XX столетий исключительно битве с цензорами, — пцшетЛ. Козер, — но можно уверенно утверждать, что эти битвы в немалой степени способствовали такому отчуждению. Для этих авторов цензор стал главным символом филистерства, лицемерия и низости буржуазного общества... Многие авторы, вначале аполитичные, перешли к американской политической «левой», потому что левые были в авангарде борьбы против цензуры. Тесный союз художественного авангарда с авангардом политического и социального радикализма объясняется по крайней мерс отчасти тем фактом, что. в сознании многих людей они в конце концов слились в единой битве за свободу против всякого угнетения, все равно — сексуального или пол-итического»39. — 292 —
|