|
Возраст идеала – идеальный возраст? Представление о менталитете белоруса будет неполным без еще одного персонажа, пусть не святого, но приближенного к идеалу. Впрочем, этот образ характерен для всех без исключения традиционных культур. Это Старик ("Стары бацька"). Рисунок: Белорусский старик (нач. 20 в.)– Этнография Беларуси, 336. Роль отца в маскулинных культурах ( т.е. культурах, где мужчина считается более значимым лицом, чем женщина) чрезвычайно велика. Его функции, права и обязанности в семье беспрекословны и неограничены. "Главой семьи был отец. Он управлял хозяйством, продавал на рынке продукты, вел все денежные дела. В его руках были даже те деньги, что жена приносила в приданое… Отец оставался главой семьи и хозяйства до тех пор, пока ему хватало сил, примерно лет до 60-65, а после этого должен был передать свою власть сыну" [197, с. 62]. Впрочем, сказочный отец в годы своего расцвета вовсе не является идеальным самообразом. Это знакомый нам константный тип Мужика, обладающего как положительными, так и отрицательными чертами. Однако в определенный момент константный Мужик приближается к совершенству. Этот период – старость. Причина такой трансформации – обретенная с возрастом мудрость, которая больше не заглушается непосильной работой, а потому имеет возможность проявиться в полной мере. Не менее значим и отход от жизненной суеты – отрешенность от страстей, желаний, надежд на удачу. Эта отрешенность дает Старику возможность углубиться в суть вещей, невзирая на наносную "шелуху". Помимо личностного аспекта такой трансформации старость как культурный феномен содержит социально важный элемент, призывающий к почтению. Это культурный опыт, позволивший человеку достойно прожить век и тем самым служить примером для потомков, чья жизнь в традиционном обществе определена бытием предыдущих поколений. Старость как радость. Самообраз старика связан с немощью. В том же немощном старческом образе в белорусских сказках предстают и Бог, и святые. Это не случайно: старческое бессилие человека – примета отхода от "этой" жизни и, следовательно, приближения к "той". Кроме того, старик подчеркнуто не эгоистичен; он живет не для себя, а для внуков и правнуков: недаром детство и старость объединяются сказкой (да и жизнью) в единый круг. Бытие по меркам "нездешнести", беспредельности, альтруизм и мудрость как следствие нажитого опыта в совокупности порождают особый – незамутненный и проникающий внутрь – взгляд на вещи , который спасителен не только для души, но даже и для жизни близких. — 115 —
|