А еще Бёртон был беспощаден в своих выводах, хотя ему многое нравилось в этом непохожем на Запад мире, особенно когда речь шла о тех элементах чувственности, которых досадным (по его мнению) образом недоставало в Европе. Он приходил в лирическое настроение в Египте, где открыл для себя арабское понятие кайфа , в котором, по представлению Бёртона, заключалась самая суть различий между Востоком и Западом. Это “смакование животного существования, пассивное наслаждение чистым ощущением, приятная истома, мечтательный покой, строительство воздушных замков, которые в Азии заменяют энергичную, напряженную, страстную жизнь Европы”. Обратной стороной этого восхитительного кошачьего гедонизма выступает непроизвольная, бездумная азиатская жестокость, которую Бёртон описывал с дотошными подробностями. В глазах Бёртона Азия была чуждой, отдельной и обособленной культурной территорией, и для ее освоения требовались наблюдения и опыт, а не фанатизм и шаблонное мышление. Он рассказал своему командиру в Синде, Чарльзу Нэпиру, о нескольких местных жителях, которые согласились, чтобы их казнили вместо осужденных богатых убийц. Они сделали это, докладывал Бёртон, в обмен на сытную предсмертную кормежку и денежную выплату их прозябающим в нищете семьям. Он знал мужчин, которые отрубали головы своим дочерям и сестрам по подозрению в супружеской измене. В знаменитом донесении Нэпиру, составленном в 1845 году, он описывал бордели, где клиентам предлагались услуги мальчиков и евнухов. Будучи единственным офицером в британском лагере, говорившим на местном языке, Бёртон получил задание заглянуть в эти бордели, так как Нэпир опасался, не окажут ли они развращающего влияния на его солдат. Переодевшись местным, Бёртон “скоротал не один вечер в городишке” (имеется в виду недавно основанный город Карачи) и узнал, что там действуют три подобных борделя и что в них мальчики ценятся гораздо выше евнухов. “Мошонку неизувеченного мальчика можно использовать как своего рода уздечку для управления движениями этого животного”, – пояснял он. Бёртона не ужасала проституция, скорее наоборот, зато его ужасало рабство. Работорговля оставалась довольно заметным и весьма прибыльным делом в Восточной Африке, занимались ею в основном арабские торговцы, и был широко распространен обычай калечить рабов неописуемо жестоким образом. Для Бёртона характерно увлечение сочными, наглядными и порой ужасающими деталями. Путешественник вроде Флобера, просто проезжавший мимо, мог бы лишь отметить присутствие работорговцев. Однажды во время пребывания в Египте Флобер даже описал сцену в Асьюте, столице Верхнего Нила, где рабский караван сделал “вынужденный привал, которым пользуются джеллабы (работорговцы), чтобы изувечить молодых негров, готовя их к службе в гареме”. Но если рассказ Флобера – всего лишь торопливые и поверхностные заметки досужего туриста, то Бёртон, профессиональный путешественник и антрополог, поведал об этой процедуре во всех омерзительных подробностях. В одном из примечаний, которые он собрал в компендиум, посвященный сексуальным обычаям, и опубликовал в качестве приложения к своему переводу “Тысячи и одной ночи”, Бёртон приводит дотошное описание хирургической операции, которой подвергают мальчиков и молодых мужчин, кастрируя их для работы евнухами в восточных гаремах: “Половые органы отсекают одним ударом бритвы, затем в уретру вставляют трубку (оловянную или деревянную), рану прижигают кипящим маслом, а затем пациента помещают в свежую навозную кучу. Его кормят одним молоком, и если он еще не достиг половой зрелости, то, скорее всего, он выживет”. — 82 —
|