|
Эмма устремила на священника умоляющий взгляд. — Да… — сказала она, — вы утешаете во всех скорбях. — Ах, и не говорите, госпожа Бовари! Вот и сегодня утром мне пришлось идти в Ба-Диовиль, и все из-за коровы: ее раздуло, а они думают, будто это порчу напустили. Все коровы хворают — сам не знаю почему… Но простите! Лонгмар и Буде! Перестанете вы или нет, дрянные озорники? И он ринулся в церковь. Ребятишки, сгрудившись вокруг высокого аналоя, влезали на скамейку для певчих, открывали требник; некоторые, крадучись, уже подбирались к исповедальне. Но тут на них налетел кюре, рассыпая кругом град оплеух. Он хватал мальчишек за шиворот, поднимал на воздух и с размаху ставил на колени, словно желая вбить в каменные плиты пола. Наконец он вернулся к собеседнице. — Да, — сказал он и, зажав в зубах кончик огромного ситцевого носового платка, стал развертывать его. — Несчастные крестьяне! — Есть и другие несчастные, — отвечала Эмма. — Да, конечно! Например, городские рабочие. — Нет, не они… — Ну, уж простите! Я сам знавал бедных матерей семейств, добродетельнейших женщин, настоящих святых, уверяю вас. И что же, у них даже хлеба вдоволь не было! — Но те, — заговорила Эмма, и углы ее рта дрогнули, — те, господин кюре, у которых есть хлеб, но нет… — Дров на зиму? — сказал священник. — Ах, не велика беда! — Как — не велика беда! А мне кажется, что если человек сыт, одет, обут, то… в конце концов… — Боже мой! Боже мой! — вздыхала Эмма. — Вам нехорошо? — сказал кюре и беспокойно придвинулся поближе. — Это, верно, что-нибудь с пищеварением. Вам бы, госпожа Бовари, пойти домой да выпить чаю или стаканчик холодной сахарной воды; вам станет лучше. — Зачем? Она словно только что проснулась. — Ведь вы провели рукой по лбу. Я и подумал, что у вас закружилась голова. Но тут он вспомнил: — Да, вы меня о чем-то хотели спросить? В чем же дело? Я ведь не знаю. — Я? Нет, ничего… ничего… — повторяла Эмма. И взгляд ее, блуждавший вокруг, медленно опустился на старика в сутане. Оба, не говоря ни слова, смотрели друг другу в лицо. — Ну, тогда, госпожа Бовари, — сказал, наконец, священник, — извините меня; ведь вы сами знаете — долг прежде всего; надо мне разделаться с моими повесами. Скоро день их первого причастия. Боюсь, как бы не вышло какого сюрприза. Так что с самого вознесенья я регулярно каждую среду задерживаю их на лишний час. Бедные ребятишки! Все же надо торопиться направлять их по пути господа, как он, впрочем, и сам завещал нам устами своего божественного сына… Доброго здоровья, сударыня, мое почтение вашему супругу! — 74 —
|