|
Затем, когда подошел Норбер де Варенн с рюмкой ликера в руке, Дюруа скромно удалился. Г-жа де Марель, только что беседовавшая с г-жой Форестье, подозвала его. — Итак, сударь, — спросила она его в упор, — вы хотите испробовать свои силы в журналистике? Он заговорил о своих намерениях, потом начал с нею тот же разговор, что и с г-жой Вальтер; но теперь он уже лучше владел темой и блеснул своими познаниями, выдавая за свои те слова, которые он только что слышал. При этом он, не отрываясь, смотрел собеседнице в глаза, как бы придавая особенно глубокий смысл своим словам. Она рассказала ему в свою очередь несколько анекдотов с непринужденной живостью женщины, уверенной в своем остроумии и желающей всегда казаться веселой и занимательной; она начала вести себя с ним более непринужденно, клала руку на его рукав, понижала голос, рассказывая какой-нибудь пустячок, приобретавший благодаря этому оттенок интимности. Дюруа был весь охвачен внутренним волнением от близости молодой женщины, оказывавшей ему такое внимание. Ему хотелось тотчас доказать ей чем-нибудь свою преданность, защитить ее, показать, на что он способен; и долгие паузы, предшествовавшие его ответам, выдавали его напряженное душевное состояние. Вдруг, без всякого повода, г-жа де Марель позвала: «Лорина», и девочка подошла к ней. — Сядь сюда, детка, ты простудишься у окна. Дюруа вдруг охватило безумное желание поцеловать девочку, как будто от этого поцелуя что-то должно было передаться матери. Он ласково спросил ее отеческим топом: — Можно вас поцеловать, мадмуазель? Девочка удивленно посмотрела на него. Г-жа де Марель сказала, смеясь: — Отвечай: «Я вам разрешаю это, сударь, сегодня; но в другой раз этого не должно быть». Дюруа тотчас сел, взял Лорину на колени и прикоснулся губами к ее волнистым тонким волосам. Мать удивилась: — Смотрите, она не убежала; это удивительно. Обычно она позволяет себя целовать только женщинам. Вы неотразимы, господин Дюруа. Он покраснел и, ничего не ответив, стал покачивать девочку на одном колене. Г-жа Форестье подошла и воскликнула с удивлением: — Посмотрите, Лорину приручили. Вот чудо! Жак Риваль, с сигарой во рту, тоже направился к ним, и Дюруа поднялся, чтобы проститься: он боялся каким-нибудь неловким словом испортить сделанное им дело — начало своих побед. Он раскланялся, нежно пожал ручки всем дамам, затем сильно потряс руки мужчинам. При этом он заметил, что рука Жака Риваля была сухая, горячая и дружески ответила на его пожатие; рука Норбера де Варенна, влажная, холодная, еле коснулась пальцев; рука Вальтера была холодная и мягкая, без всякой выразительности, вялая; рука Форестье — жирная и теплая. Последний сказал ему вполголоса: — 247 —
|