Воздух был свеж и напоен благоуханием, неуловимым, неведомым и нежным. Теперь, когда Дюруа уже более владел собой, он принялся внимательно рассматривать комнату. Она была невелика: кроме растений, ничто не поражало в ней; ничего не было яркого или кричащего; но в ней чувствовался комфорт, уют; она ласкала глаз, нежила, располагала к отдыху. Стены были обтянуты старинной бледно-лиловой материей, усеянной желтыми шелковыми цветочками величиной с муху. На дверях висели портьеры из серо-голубого солдатского сукна, на котором красным шелком было вышито несколько гвоздик. Кресла и стулья всевозможной формы и величины, огромные и крошечные, кушетки, пуфы, скамеечки, разбросанные по комнате, — все было обито шелковой материей в стиле Людовика XVI и прекрасным плюшем красноватого тона с гранатовым узором. — Хотите кофе, господин Дюруа? С приветливой улыбкой, не сходившей с ее уст, г-жа Форестье протянула ему налитую чашку. — Да, сударыня, благодарю вас. Дюруа взял чашку, и, пока он со страхом наклонялся над сахарницей, которую подавала ему девочка, и доставал серебряными щипчиками кусок сахара, молодая женщина сказала ему вполголоса: — Поухаживайте за госпожой Вальтер. И отошла прежде, чем он успел что-либо ответить. Сначала он выпил кофе, все время опасаясь, как бы не уронить чашку на ковер; затем с облегченным сердцем стал искать случая подойти к жене своего нового начальника и завязать с нею разговор. Вдруг он заметил, что она держит в руках пустую чашку: возле нее не было столика, и она не знала, куда ее поставить. Дюруа подскочил к ней. — Позвольте, сударыня. — Благодарю вас. Он отнес чашку, потом вернулся. — Если бы вы знали, сударыня, сколько хороших минут доставила мне «Viе Fran?aise» во время моего пребывания там, в пустыне. Положительно, это единственная газета, которую можно читать вне Франции, потому что она самая литературная, самая остроумная, самая занимательная из всех. В ней можно найти все. Она улыбнулась с равнодушной учтивостью и серьезно заметила: — Господину Вальтеру стоило немалых трудов создать тип газеты, отвечающей современным требованиям. И они принялись беседовать. Он обладал уменьем поддерживать непринужденный и банальный разговор; голос у него был приятный, во взгляде много очарования, а перед обворожительностью усов невозможно было устоять. Они вились над верхней губой, пышные, красивые, немного белокурые, золотистого оттенка, немного более светлые на концах. Они говорили о Париже, о его окрестности, о берегах Сены, о курортах, о летних развлечениях, — о всех тех вещах, о которых можно болтать без конца, не утомляясь. — 246 —
|