Эмма вся так и сжалась, точно ее ударили обухом по голове. Лере прохаживался от окна к столу и обратно и все повторял: — А я покажу… А я покажу… Потом вдруг подошел поближе и мягко сказал: — Я знаю, что это не очень приятно, но в конце концов от этого еще никто не умирал, и раз другого способа вернуть мне деньги у вас нет… — Но где же мне их взять? — ломая руки, говорила Эмма. — Э, да у вас ведь есть друзья! И поглядел на нее так пронзительно и страшно, что она вся содрогнулась. — Обещаю вам! — сказала она. — Я подпишу… — Хватит с меня ваших подписей! — Я еще продам… — Да бросьте! — проговорил Лере, пожимая плечами. — У вас больше ничего нет. И крикнул в слуховое окошко, выходившее в лавку: — Аннет! Не забудь о трех отрезах номер четырнадцать. Появилась служанка; Эмма поняла и спросила, сколько нужно денег, чтобы прекратить все дело. — Слишком поздно! — Но если я вам принесу несколько тысяч франков, четверть суммы, треть — почти все? — Нет, нет, ни к чему это. Он осторожно подталкивал ее к лестнице. — Заклинаю вас, господин Лере, еще хоть несколько дней! Она рыдала. — Ну вот! Теперь слезы! — Вы приводите меня в отчаяние! — Подумаешь! — сказал Лере и запер дверь. VIIНа другой день, когда судебный пристав мэтр Аран с двумя понятыми явился к ней описывать имущество, она вела себя стоически. Посетители начали с кабинета Бовари, но не стали накладывать арест на френологическую голову, отнеся ее к орудиям профессиональной деятельности; зато переписали в кухне все блюда, горшки, стулья, подсвечники, а в спальне — все безделушки, какие были на этажерке. Пересмотрели все платья Эммы, белье, туалетную комнату; все ее существование, со всеми интимнейшими своими уголками, лежало перед этими тремя мужчинами на виду, словно вскрываемый труп. Мэтр Аран, в застегнутом на все пуговицы тонком черном фраке, в белом галстуке и панталонах с крепко натянутыми штрипками, время от времени повторял: — Вы разрешаете, сударыня? Вы разрешаете? Часто раздавались его восклицания: — Прелестно!.. Очень изящно! И снова он принимался писать, макая перо в роговую чернильницу, которую держал в левой руке. Покончив с комнатами, поднялись на чердак. Там у Эммы стоял пюпитр, где были заперты письма Родольфа. Пришлось открыть. — Ах, корреспонденция! — со скромной улыбкой сказал мэтр Аран. — Но разрешите, пожалуйста: я должен убедиться, что в ящике ничего другого нет. — 192 —
|