|
Он широким жестом обвел гостиную. — Честь, — прошептала она. — Конечно. Мы погибли, если ты не ухватишься за тот случай, который я тебе предлагаю. Случай великолепный, превосходящий всякие ожидания. Возможность для нас всех вывернуться из ужасного положения… — Посмотрим. Лербье закашлялся. — Хм… Барон Пломбино всегда питал к тебе нежные чувства. Когда он сказал мне об этом, ты была уже помолвлена с Люсьеном. Но вчера как раз он снова вернулся к той же теме: «Если этот молодчик не составит счастья вашей дочери, я сохраняю за собой место… номер один». И это самым серьезным образом. Что ты скажешь? — Ты кончил? С ощущением тошноты Моника представила себе насторожившегося жида с мордой гиппопотама. Она чувствовала, как на нее опускается тяжелая, липкая лапа… — Нет… Я напоминаю тебе, что если в известных отношениях барон и не представляет собой… идеала, то ты не имеешь права, слышишь, прав не имеешь привередничать. Выйти замуж, стать баронессой и получать более миллиона годового дохода — это, несомненно, лучше, чем остаться незамужней матерью или сделать аборт… Тут соединяются выгода и мораль. Моника окаменела: и этот бесчеловечный торгаш — ее отец? Он снисходительно ждет, уверенный, что изрек истину? Наконец, она тихо, но глядя прямо ему в глаза, сказала: — Ты вызываешь во мне отвращение! Он подскочил и ринулся к ней. — Ты говоришь так? Ты? — Довольно! Так вот каков ваш брак, ваша мораль? Прощай, мы говорим на разных языках. — Ты чудовище. Я отрекаюсь от тебя. Ты больше нам не дочь! — Тогда отпусти меня! Лербье схватил ее за руку и грубо встряхнул. Он был сейчас господином. Он — мужчина и отец, глава семьи. — И все-таки ты подчинишься. Ты несовершеннолетняя! Ты обязана нам повиноваться. — Пусти меня! — закричала Моника. — Ты грубое животное. Я уеду к тете Сильвестре. Здесь для моей матери я только кукла. Сначала с ней играют, а потом ломают. А для тебя… Для тебя еще меньше: скотина, выставленная на продажу. Семья! Недурно сказано! Не нужны мне ни вы, ни кто другой. Я буду работать, зарабатывать свой хлеб. Вне себя от бешенства Лербье захихикал: — Уж не твоими ли цветами? Или пряжей, что ли? Дело известное… На здоровье. Прощай. И чтоб к обеду тебя здесь не было. — Будь спокоен. Раздался звонок. Они замолчали. — Это Люсьен, — сказала Моника. Лербье бросился к нему навстречу, но Моника его опередила и распахнула дверь, прежде чем отец успел ей помешать. — Черт возьми, — выругался он. — Я запрещаю тебе… — 1425 —
|