|
— Левушка! Ненаглядный Левушка! Простишь ли ты мне это! — шептали беззвучно ее горячие губы… Где-то далеко в гостиной пробило двенадцать ударов… Потом, после томительно протянувшихся минут, затихшая в ожидании Орлова уловила еще один… Вдруг она встрепенулась. Привычным ухом женщина уловила чуть внятный шорох шагов, заглушённых ковром. Она знала: то был Арнольд, имевший свой собственный ключ от ее жилища. Сердце остановилось у нее в груди… Сердце перестало жить в эти минуты, как будто… — Макс! — произнесла она, рванувшись к нему навстречу. — Я здесь, дорогая Ани… Он вошел, улыбающийся, спокойный, с букетом кроваво-алых роз в руках… И обняв одной рукой женщину, другой высоко подбросил свой букет кверху. Алые розы рассыпались и исполинскими каплями крови устлали черное сукно ковра… Вся дрожа от страсти, Орлова обвила трепещущими руками белокурую голову возлюбленного… И дикая, страстная оргия любви началась. Уже брезжил рассвет, когда Арнольд, крадучись, вышел из черной молельной, пропитанной сейчас запахом увядающих роз. Он знал хорошо, что там, позади него, на траурной кушетке сладко спит сейчас убаюканная его ласками, обессиленная им женщина. Болезненно-страстная улыбка тронула его губы… Неслышно скользя по коридору, он пробрался теперь к крайней двери, белевшей на противоположном его конце. На минуту он должен был остановиться, так билось его сердце, так бурно клокотала волнением грудь… Остановился, отдышался и снова пошел на цыпочках к заветной двери. И вот он у порога ее… Дрожащей рукой нажал ручку… Она подалась. — Не заперта! — чуть не крикнул он, охваченный порывом радости. И открыл дверь. Клео спала на своей девственно белой постели. Рыжие кудри были разбросаны по подушке. Малиновый детский рот чему-то улыбался во сне. Совсем как драгоценная прекрасная жемчужина в глубине своей раковины. Арнольд хищным прыжком зверя бросился к белой кроватке и, быстро склонившись над нею, как безумный, жадно впился губами в этот малиновый детский рот… Она тотчас же подняла ресницы. Ее кошачьи глазки удивленно широко раскрылись… Еще туман сонного забвения застилал их. Клео еще плохо, по-видимому, осознавала себя. Она вся еще находилась под властью сонных чар. Но вот она проснулась… — Макс… ты?.. Здесь? У меня? О, Макс! — вырвалось у нее прерывистым, полным невыразимого восторга и счастья шепотом… — О, Макс… Наконец-то… Милый… Милый!.. Милый! Как я люблю тебя. Какое блаженство! — Моя маленькая Цирцея[60]… Моя упоительная вакханка[61]! Теперь я вижу… Да, я вижу, ты любишь меня. — 1348 —
|