|
— Отлично, Алина… сегодня так тепло, что я едва не велел накрыть стол на веранде… Про себя он подумал: «Никакой телеграммы я не пошлю… Отпустить Алину в таком состоянии — чистейшее безумие, Надо, по крайней мере, успокоить, примирить… примирить?… С чем?… Разве я отказываюсь от нее?… Нет, конечно… Я все более и более убеждаюсь, что Алина способна радовать меня. Именно радовать. В мои годы счастья уже не испытывают». И они ушли гулять, оба взволнованные, оба стесненные, колеблющиеся. Ах, какой это был чудесный осенний день — прозрачный, теплый, тихий, весь продушенный нежным запахом влажной земли, осенних листьев, не то сухих плодов, не то каких-то растений. Они увидали снова молодого орла, низко-низко кружившегося и высматривающего добычу. Они повстречали пару ослят, бродящих между кустарниками, они натолкнулись на крестьянина, несшего две огромные рыбы в мокром мешке для барина. Когда, запыхавшийся и потный, он вынул их, чтобы показать Шемиоту, рыбы еще вздрагивали. Они были великолепны, отливая на солнце перламутром, словно выточенные из серебра с чернью, с алыми жабрами. Восхищенная Алина засмеялась. Потом ей стало жутко видеть эти вздрагивания, судороги, пляску в воздухе, и она с грустью подумала, что сама очень похожа на рыбу, задыхающуюся в руках Шемиота. И на обратном пути вся ее веселость исчезла. Он напрасно прямо-таки ухаживал за нею и смотрел на нее то печально, то умоляюще. Алина замкнулась и упрямилась. Вечером он предлагал ей шашки, соблазнял камином. Нет! И она ушла к себе в восемь часов. Внутренне смятенный, внешне спокойный, он проводил ее до порога ее комнаты. «Что с ней?… Мое поражение?… или моя победа? — недоумевал Шемиот. — Что ж… оставим ее в покое…» И он занялся конторскими книгами вместе с управляющим. Потом говорил с Викентием. Когда в доме наступила мертвая тишина, Шемиот начал неопределенно волноваться. Не потерял ли он Алины? Это было бы несчастьем… — Если до часа она не придет ко мне, я отправлюсь с повинной. Принятое решение развеселило и успокоило его. Он не раздевался: подбросил дров в камин и читал «Диалоги» Сиенской. Без четверти час в его дверь постучались. — Я выиграл сражение. И он захлопнул книгу, улыбаясь. В алькове Алина продолжала крепко обнимать Шемиота. Она плохо сознавала, что делает, но она навсегда запомнила, как он был деликатен и нежен. Ее легкий крик, крик утраченной девственности, был единственной радостью Алины. Боль… Только боль поняла она в тайне слияния. Оно показалось ей чрезвычайно простым, чересчур физиологическим и менее всего мистическим. — 1300 —
|