|
— Вы мне льстите… Я стар… из этого ничего не выйдет… — Никогда? Он позабавился ее отчаянием: — Я не знаю. И, после паузы: — Я отказался от чести быть вашим мужем, Алина, но это еще не значит, что вы мне не дороги… Каким-то чудом она не заплакала. Она прошептала: — Ну, мне пора уходить… — Я скоро уезжаю в имение. Мы еще увидимся? — Да. Стоя совсем близко, он заглянул ей и глаза, По ней прошел знакомый, глухой трепет. — Благодарю вас за сегодняшний вечер, Алина. Возле самых дверей кабинета Клара оставалась в позе оцепенения. Увидев ее, Алина невольно вздрогнула. Обе женщины слегка поклонились друг другу. Когда Алина ушла, Шемиот посмотрел на часы. Было четверть первого. — Боже мой, — пробормотал он, крайне недовольный. Кофе, фрукты, запах роз, ликера и духов Алины раздражали его. Обыкновенно он курил очень мало. Теперь, нервничая, он наполнил пепельницу папиросами. В это время он уже бывает в постели, освеженный умыванием, переменив белье, и спокойно читает или обдумывает прошедший день. А сегодня он потерял столько времени из-за этой девушки, мечтательной и эксцентричной. Не зашел ли он далеко? Как подобные волнения отразятся на его здоровье? И в конце концов, к чему все это? Менее всего он склонен жениться. Это хлопотно и скучно. Десять лет тому назад ему казалось заманчивым победить каждую женщину, бросить ее перед собой на колени… Теперь его больше тешит посеять собственные вкусы и желания на благодатной почве, Алина для него — хорошо вспаханное поле… он бросает туда семена и ждет всходов. Клара вошла убрать со стола. Она не позволяла лакею мешать Шемиоту. Шемиот внимательно посмотрел на нее. Как у всех нервных людей, ее внешность мгновенно менялась. Сейчас, после визита Алины, Который для нее тянулся вечность, после нескольких часов нестерпимых страданий, ревности и отчаяния, Клара постарела. Она согнулась, смотрела мутным, бесконечно усталым взглядом. В первый раз за последние годы в Шемиоте вспыхнуло сострадание, пылкое и стремительное: — Милая, ты устала? Изумленная, она подняла голову. Как давно он не называл ее на «ты». — Совсем немного… Он подошел ближе, улыбнулся, обнял ее с живостью и грацией. На секунду перед ним мелькнуло ее прежнее лицо розовое, свежее, с доверчивыми кроткими глазами, с зубами белыми, как сама белизна. Она была перед ним такая, какой двадцать лет тому назад пришла отдать ему честь, деньги, семью, жениха, все, что имела, — ради унизительного и двусмысленного положения при его жене. Он вспомнил также то жуткое, странное и жестокое, чему он подвергал ее, когда хотел, и чему она покорялась в немом ужасе, с тайным сладострастием, отчаянием и стыдом. Она была больше чем любовница и больше чем раба. Она была его эхом и вещью. Теперь она должна смотреть, как он любит других женщин и любит их в свою очередь. — 1262 —
|