|
«Это никогда не вышло бы так сильно и страстно у женского голоса», решила Мечка. Она сидела, пронизанная холодом, сыростью, грустью и бессилием. «Как я люблю костёл, — думала она с отчаянием, — как я люблю. Каждый камень здесь я готова целовать, вечность готова простоять перед этим на коленях!» Блаженством и страданием наполнило ее воспоминание о ксендзе Иодко в комже и с лиловой стулой. Она боготворила его в конфессионале. Она опьянялась его мессой. На другой день Мечка была уже далеко. Менялась местность, менялся климат. Мимо поезда бежали сады, белые от цветущих деревьев. На вокзале продавали ветки миндаля и сирени. Мечка сделала остановку и поехала на лошадях до следующей станции. Старые, громадные ароматные яблони высоко поднимались над плетнями. От них ветер приносил свежий, крепкий, чуть-чуть винный запах. Встречались озера прозрачной, не очень глубокой воды, и деревья вокруг них казались растущими прямо из этой голубо-зеленой прохлады. Дорога часто была вся белая от извести. По краям ее росли редкие, скрюченные, толстые ивы. Мечку наполнила безудержная радость жизни. Туда, где она была так счастлива с ксендзом Иодко, Мечка приехала ночью. Кипарисы казались черными, застывшими, строго-таинственными, как на гравюрах. А стены домов — мраморно-белыми, чуть-чуть с зеленоватым отливом при луне. Коляска медленно везла ее в гору. Скоро она начала различать шум ручья. Бульвар и костёл были, значит, близко. В отеле ее помнили и ей обрадовались. Старичок-лакей в туфлях открыл ей двери в ее комнаты. Веранда, гостиная, светлая мебель — все то же. Она осталась здесь. Вся охваченная воспоминаниями, она не сомкнула глаз. Утром же встала бледная, разбитая, почти несчастная. Около костёла кипарисы шумели по-прежнему, ручей бежал и пенился среди камней, но в саду, где ксендз Иодко так усердно сеял цветы, земля была вспахана и посажены новые лозы винограда. Полное изнеможение охватило ее, когда она увидела плебанию, а у окна — молодого, угреватого ксендза. Она не решалась войти. Он сам вышел к ней. Она спросила о ксендзе Лоскусе. Ксендз Лоскус перевелся в другую епархию, с ужимкой объяснил ксендз. Его глазки горели от любопытства. У Мечки было ощущеше, что ксендз Лоскус умер. Она поклонилась и медленно пошла обратно. «Никогда не следует возвращаться на старое, — думала она, — здесь я была так счастлива. Но уже ничего, ни одного часа не вернется из прошлаго. А все мои ощущения стали иными, новыми. Зачем я уехала от Ришарда? Если мы не могли приехать вместе, я должна была бы сидеть дома. Не все ли равно, где умирать? Зато он был бы рядом, зато я могла бы целовать его руки и подарить ему самую восхитительную бессонницу». — 1246 —
|