|
— У меня есть мысль, — ответил ей Ковальский после некоторого раздумья. — Я знаком с одним крупным ученым, который работает в Институте физики и химии, на улице Ломон. Может быть, у него найдется подходящее помещение. Во всяком случае, он вам даст нужный совет. Заходите к нам завтра вечером после обеда. Я попрошу этого молодого человека прийти. Вы, наверно, слышали о нем — его зовут Пьер Кюри. В течение вечера, проведенного в комнате тихого, семейного пансиона, где поселились Ковальские, непосредственная взаимная симпатия сближает двух физиков — француза и польку. У Пьера Кюри совсем особенное обаяние, сочетающее большую серьезность с беспечной мягкостью. Он высокого роста. Ему очень идет свободная одежда немодного, широкого покроя. Он обладает естественным изяществом, сам не подозревая о том. Кисти рук удлиненные. Правильное, малоподвижное лицо с жесткой бородкой. Оно красиво благодаря бесподобному ясному взгляду кротких глаз. Он всегда сдержан, никогда не повышает голоса. При том состоянии цивилизации, когда умственное превосходство не всегда сочетается с высокой нравственностью, Пьер Кюри является единственным образцом подлинного человека: в нем объединяются могучий ум и благородная душа. То влечение, какое он почувствовал с самого начала к малоразговорчивой иностранке, усилилось любопытством. Эта мадемуазель Склодовска поистине удивительная личность. Оказывается, она полька и приехала из Варшавы слушать лекции в Сорбонне. В прошлом году первой выдержала экзамены и получила диплом по физике, а через несколько месяцев— диплом по математике. А если между ее пепельно-серыми глазами залегла маленькая складка озабоченности, так это оттого, что она не знает, где ей устроиться со своей аппаратурой для исследования магнетизма в различных сортах стали. Разговор, сначала общий, скоро переходит в научный диалог между Пьером Кюри и Мари Склодовской. Девушка с оттенком почтительности задает вопросы и слушает указания Пьера. В свою очередь, он рассказывает о своих планах, описывает явления кристаллизации. Он ими сильно заинтересован и сейчас занят установлением их закономерностей. Как это странно, думает Кюри, говорить с молодой очаровательной женщиной о любимой работе, употребляя технические термины, называя сложные формулы, и в то же время видеть, что она одушевляется, все понимает и даже возражает по некоторым частностям с ясным пониманием дела… Как это приятно! Он смотрит на волосы, на выпуклый лоб Мари, на ее руки, пострадавшие от кислот в лаборатории и от домашних работ у себя дома. Ее прелесть, особенно заметная благодаря отсутствию кокетства, сбивает его с толку. Он вспоминает, что говорил ему Ковальский об этой девушке, когда приглашал его к себе: прежде чем сесть в поезд на Париж, она работала годами, у нее нет денег, живет одна, в мансарде… — 106 —
|