|
И у горцев никогда не было принято любоваться внешним видом мужчины, а тем более его одеждой. Герой песен не будет хвалиться «голубым кафтаном» и «миткалевой рубашечкой». Правда, в этих песнях нет и подробного, любовного описания яркой одежды девушки, постоянно встречающегося в русском фольклоре: Вот как девушка садочком шла, Раскрасавица зелененьким, На ней платьице белеется, Полушалочек алеется. На головушке розовый платок. Зато лицо девушки — обычно целиком или наполовину скрытое от глаз мужчин и потому особенно разжигающее воображение — описано в «Резьбе по камню» не раз, со всей возможной для лаконичного стиха и Капиева-поэта и Капиева-переводчика детальностью. Точно надпись на клинке, Брови черные твои. Точно кровь на том клинке, Губы красные твои. (Это — одно из собственных стихотворений Капиева.) Герои этих песен были более сдержанны и суровы — в них не было бесшабашного молодечества, веселой, размашистой удали «детинушек» русского фольклора. Само мужество их было иным — более мстительным, жестоким, беспощадным. Чтобы яснее увидеть это, прочитаем дальше песню «Хочбар», с которой мы встретились еще в «Песнях горцев». Это старая песня, известная в Дагестане во многих вариантах. Работая над «Хаджи-Муратом», Л. Толстой читал эту песню. Она и в прозаическом подстрочнике поразила его, и он записал: «Песня о Хочбаре удивительная!» Когда Хочбар не послушал совета матери и отправился в Хунзах, коварный его враг, хан Нуцал, разумеется, обезоружил его и приказал начать приготовление к казни. Хунзахский глашатай скликал джамаат: — Рубите дрова, кто отцов потерял, Носите кизяк, кто сынов потерял, Попался нам в руки разбойный Хочбар… — …Потом за Хочбаром послали людей: — Пойдем позабавиться в наш годекан. — Ого, еще как я за вами пойду, Ого, еще как я к огню подойду! Последние строки — поразительной точности «запись» грубой и резкой речи горца — речи, в которой нет ни страха, ни отчаяния, но нет и стоического спокойствия, а клокочет ничем не смиряемая бешеная угроза врагу, последняя мстительная решимость. Хан предлагает Хочбару спеть, и тот соглашается — только требует освободить ему руки и дать чагану. Вот его горделивая песня, полная диковатой радости перед лицом многократно «обиженных» им врагов. Пустые вершины стоят предо мной, Не я ли с вершин баранту угонял? Пустые долины лежат подо мной, Не я ли с долин табуны угонял?.. Меня б вы узнали, каков бы я был, Когда бы клинок мой у пояса был! — 111 —
|