|
Социальные рамки ностальгии: от национального самобичевания к компенсаторному самоутверждению Если говорить об образе и престиже страны в сознании ее жителей, то конец 1980-х гг. стал для советских людей пиком символического «самоуничижения». В сумме около 40 % опрошенных ВЦИОМ в 1989 г. высказались в том смысле, что опыт СССР не нужен «никому в мире», что их страна может служить для других народов «лишь отрицательным примером» (еще 45 % затруднились ответить на этот вопрос)[250]. Несколько позднейших лет, особенно сразу же после распада СССР, были для населения России — в плане социальной идентификации — временем наибольшей неопределенности и острой фрустрированности. Показательно, что в наследии советской эпохи подавляющая часть респондентов еще и в 1991 г. видела лишь «дефицит, очереди, нищенское существование» (66 %), «бесправие, постоянные унижения» (26 %), «прозябание на обочине цивилизации» (25 %), и только 15 % выделяли такие положительные характеристики, как «чувство принадлежности к советскому народу», «система социальной защиты населения». Однако уже к 1994–1995 гг. заметно выросли показатели самоутверждения россиян, принадлежности к национальному целому России — ее «земле, территории» (доля избравших этот элемент символической идентификации увеличилась к 1994 г. вдвое — с 12 % до 24 % опрошенных) и особенно ее «прошлому, истории» (здесь доля выросла в полтора раза, с 24 % до 37 %). К середине 1990-х гг. обобщенный образ русских в коллективном сознании россиян стал выглядеть значительно привлекательнее: на фоне вполне отчетливых негативных самохарактеристик (униженность, привычка к опеке «сверху», непрактичность, лень) наши респонденты стали значительно чаще подчеркивать положительные составляющие этого мысленного образа (энергичность, трудолюбие, гостеприимство, религиозность, готовность помочь другим и проч.). Поскольку моменты индивидуального самоопределения, инициативы, ответственности в советский период последовательно подавлялись и господствовавшей идеологией и практикой социальных отношений, так что за несколько поколений они по большей части атрофировались, то основой символической идентификации россиян в постсоветскую эпоху стали прежде всего символы коллективной принадлежности к самому широкому целому — национальному сообществу. Причем главное место среди них заняли смысловые моменты, во-первых, отсылающие к воображаемому общему прошлому, а во-вторых, подчеркивающие семантику социальной пассивности («терпение», готовность к жертвам) и культурной примитивности («простота»). Для сравнения отмечу, что после распада «социалистического лагеря» в большинстве стран Центральной и Восточной Европы, включая балтийские государства, преобладают, по данным международных исследований, более высокие оценки настоящего и будущего, нежели прошлого. Напротив, в России и на Украине явно доминируют ностальгические настроения и стереотипы[251]. — 194 —
|