|
Если полистать словари, особенно так называемые словари правильности (иногда называемые словарями неправильностей), то нетрудно уловить, что пока это происходит явочным порядком, необъяснимо и сокрыто. Впервые творо?г был включён ради пометы: творо?г , ошиб. тво?рог в конце ХIХ века, что означало, что уже кто-то так говорил. Последующие словари помету меняли: (неправ.) тво?рог , потом осторожнее: (не реком.) тво?рог , ещё мягче: (допуст.) тво?рог . Новейшие издания дают обе формы творо?г и тво?рог на равных, и надо ожидать, что в ближайшем будущем прочтём: тво?рог и (допуст.) творо?г , а затем и тво?рог , (не реком. устар.) творо?г . Прогноз диктуется наблюдением за причиной сдвига ударения и тем, действенно ли оно для других слов с исходом на – ог . Таких примеров постепенно-осторожного следования кодификаторов за развитием нормализации немало, но они притягивают к себе общее внимание, становясь одной из «лакмусовых бумажек» данного периода. Это зависит, несомненно, и от игорно-неровных «успехов» самой единого принципа не имеющей нормализации и, соответственно, кодификации, мало способной употребить силу. Сводясь к отражению, насаждению, отчасти оценке плодов, созревших в ходе нормализации, кодификация способна лишь проводить «красные линии», разделяющие нормы – разрешённое, узаконенно правильное; ненормы – допускаемое с оговорками и антинормы – безоговорочно незаконное, запрещаемое. Описание и утверждение достигнутой на данный период нормативности призваны представить образованный язык как явление, желаемо неподвижное, застывшее. Разумеется, презреть, игнорировать его вечное движение, даже его неодинаковое служение разным функциям и сферам общения невозможно. Язык – живой и, в принципе, не может застыть музейным экспонатом, тем более извлечённым из художественных текстов. За исключением твёрдокаменных консерваторов, большинство говорящих на русском языке хочет видеть «красные линии» не слишком жёсткими. Одно лишь извечное желание человека выделиться, утвердить свою идентичность «особостью» языка неизбежно и достойно. Однако оно не должно затенять причастность к общенародному: стадное чувство, как и понятие здоровья, сконструировано непросто. Отличие неограниченно свободного языка от единого образованного и индивидуальных своеобразий, не выходящих за его пределы, столь же очевидно, объективно, сколь и отличие смертельных болезней от излечиваемых заболеваний. То, что граница не очень чёткая и конкретные решения приходится принимать методом проб и ошибок, также не делает бессмысленным различение норм и ненорм в языке. — 125 —
|