|
В отдельные годы наблюдается стремление то сокращать состав актуальных «определителей», то, напротив, увеличивать их число, приписывая каждому ту или иную функцию. Это надо принять как неизбежную социально-субъективную роль деятельности кодификаторов. Сегодня следить за языком ближних стало немодно, а «лакмусовые бумажки» беззлобно сводятся к немногим: жалюзи? /жа?люзи, йо?гурт /йогу?рт, экску?рс /э?кскурс, диску?рс /ди?скурс, класть /ложить, поезжай /езжай, ехай , а также к насмешливой вечной защите то мужского, то среднего рода слова кофе . Вмешательство авторитета, например увлекательное разграничение С.И. Ожеговым слов языко?вый и языково?й (картинка 7.6), имело успех, потому что преодолевало раздражающее людей, стремящихся к чёткому порядку, безразличие языка к колебаниям в ударении без привязки его к разным значениям слова. Эти чувства обостряются в некоторые периоды истории общества, настроенного на борьбу против излишеств вариативности, за определённую однозначность во всём. В годы остроумно обоснованного предложения в статье «Языково?й и языко?вый » (Вопросы культуры речи. Вып. 1. М., 1955) в обществе как раз и велась борьба за однозначность понимания слов. Люди легко сподвигались на поиск основ для разграничения самых различных сосуществующих вариантов, вообще расширение круга и устрожение результативности кодификации. Сектор культуры речи академического института во главе с С.И. Ожеговым старался или семантически размежевать варианты, или запретить один из них. Например, туристский относили к туристу (рюкзак, палатка, куртка, вещмешок), а туристический – к туризму (бюро, фирма, индустрия). Разумеется, полной победы над своеволием языка одержано не было. Самые умудрённые носители языка сбивались в употреблении туристский и туристический , как вполне просвещённые всё ещё путаются в рекомендуемом применении языко?вый и языково?й . Тем более не проходят совсем произвольные рекомендации вроде попытки закрепить апельсиновый, мандариновый за деревом, рощей, а апельсинный, мандаринный – за коркой, кожурой, при этом джем и цвет называть мандаринным , но почему-то апельсиновым , а банановыми, ананасовыми рекомендовали называть джем и цвет, а бананными, ананасными – корки и плантации, благо бананы растут на кустах, а ананасы вообще не на дереве, а, как капуста, на земле. Заведуя по смерти С.И. Ожегова сектором культуры речи, я тоже пытался бороться с вариативностью, предлагая, скажем, устранить колебания трейлер и трайлер , навязав прицеп , изгнать щупальцы в пользу щупальца , совместить значения «извилистая горная дорога» и «разноцветная бумажная лента» в слове серпантин , а слово серпентина запретить. Ну и так далее (см.: Костомаров В.Г. Статьи старых лет. М., 2010. Прил. II, Miscellanea). Более чем пятидесятилетний личный опыт убедил меня в том, что семантическая кодификация, даже хитроумно поддержанная культурно-историческими доводами от разума и настроения социума, вряд ли в самом деле совершенствует язык. Она, скорее, мешает его саморазвитию, да и затрудняет людей. — 123 —
|