Егор. Биографический роман

И потом долго возился, пытаясь при помощи ножа сковырнуть со своих туфель железные подковки.

Я поняла – занятие было посвящено пожарам. Пожар на танкере может возникнуть очень легко.

– Но ведь мы сейчас идем без нефти, – попыталась я остановить его бурную деятельность.

– А газы? Ты разве не знаешь, что это такое?

Я не знала. И Егор объяснил мне все, что он узнал на занятиях. Мне это тоже было полезно и интересно.

Теперь Егор с нетерпением ждет, когда будет учеба: “человек за бортом”. Тогда, может быть, даже спустят на воду замечательные, закрытые бронированные шлюпки, которые, как в сказке, и в воде не тонут, и в огне не горят.

Теперь он меня тренирует на знание команды и судовой роли каждого.

– Я ухожу со вторым штурманом, – говорит Егор.

– Подожди, какой это второй штурман?..

– Ма-м-м-а! – гневно восклицает Егор. – Я тебе уже сто раз показывал и говорил… Он несет вахту с 12 до четырех часов дня.

В столовой за обедом он меня спрашивает:

– Мама, кто вошел?

– Второй штурман, – отвечаю я без запинки. – Он несет вахту с 12 до четырех…

Так постепенно я тоже все усвоила. Только никак не могла запомнить трудное название “донкерман”. Это тот, кто заведует насосами, и, по словам Егора, это очень важная должность. Но к концу пути я и с этим справилась…»

Так плыли они 19 суток.

И оказались наконец в поезде Одесса – Москва.

А из Москвы Егоркина мама торопилась в Свердловск – к своей маме и старшему сыну Никите Бажову, сдававшему в то лето выпускные экзамены…

21. 1964–1965. Снова Москва. Споры о хозрасчете

Письма Тимура Гайдара

15 июня 1964 года в письме к жене, только что добравшейся до Москвы (выделяю курсивом фразы, на которые нужно обратить особое внимание): «…На Кубе установилась какая-то нехорошая тишина. Это не тишина угрозы, не “затишье перед бурей”. Это тишина паузы, остановки. Все замедлилось, затормозилось. Ничего не предпринимается, не решается, ничего не происходит. Но самолет, сбавив скорость, начинает терять высоту. С революциями происходит то же самое».

В июле 1964-го он напишет жене уже в Свердловск: «…А я не могу работать. Что-то сломалось внутри. Раздражение захлестывает. Простые слова никак не складываются в простые фразы. Я не вижу положительных процессов развития. У меня ощущение, что все стоит на месте, а значит, пятится назад. Мысль о простейшей информационной заметке вызывает в душе ужас.

Народ разъезжается…

…Без вас, без работы, без друзей, с ощущением долга перед редакцией, по которому я не в состоянии платить, чувствую себя запертым в мышеловке. Захлопнутым.