Трудный путь к диалогу

О. «По волшебству» здесь едва ли что получится. Ведь на нашем Востоке многие религиозные руководители призывали к миру и спокойствию, но тщетно. Почему? Десятки лет влияние духовенства всех религий систематически подрывалось. Поддерживались, как мы знаем, например, в исламе, руководители мало достойные. Пропаганда годами внушала, что «попы» — кровопийцы и тунеядцы. Это не могло не остаться без последствий. Авторитет был в той или иной мере поколеблен. Отсюда и трудность, возникающая перед духовенством в момент массовых кризисов. Однако хочу верить, что ситуация изменится. Это и станет тем, что иногда называют перестройкой в сфере религии.

В. А существуют ли, кроме чисто церковных, иные формы духовного возрождения?

О. Тут все тесно связано: и вера, и искусство, и традиции, и этика, и философия. В частности, русская религиозная мысль является величайшим нашим сокровищем мирового масштаба. И это огромное счастье, что сейчас начали издаваться, пусть и ограниченными тиражами, Владимир Соловьев, Чаадаев, Хомяков, Бердяев, Федотов. Но беда в том, что их труды написаны для вдумчивого и неспешного чтения. И не для всех они доступны. Не каждый может понять глубину мысли отца Павла Флоренского или отца Сергия Булгакова. Однако пропагандировать, популяризировать их бесценное сокровище необходимо. По крайней мере мыслящие, интеллигентные люди смогут освоить их. А это уже много. Мы до сих пор недооценивали роль элиты в обществе. Не надо бояться слова «элита». Любое общество развивалось под влиянием своей элиты. И князь Курбский, и Пушкин, и Алексей Константинович Толстой принадлежали к элите. Она формирует все лучшее в народе, и она же ответственна за духовный упадок. В значительной мере. Но только должна она работать в условиях свободы.

В. А как вы относитесь к духовным исканиям Льва Толстого?

О. Ко всем духовным исканиям я отношусь с уважением. Но взглядов Толстого, разумеется, не разделяю. Тут есть печальное недоразумение. Если бы он откровенно заявил, что осуществляет свою давнюю мечту — создание новой религии, все было бы ясно. Но он не решился сказать это вслух (поведал только дневнику), а говорил, что проповедует христианство, Евангелие. Между тем, учение Толстого — это не Евангелие и не христианство.

В. А в чем вы видите его основное отличие от христианства?

О. Отличий слишком много, сходства же мало. Главное отличие в нехристианском понимании личности Христа.

В. Один из его серьезных тезисов — борьба против того, чтобы Церковь служила Государству, что было при нем фактом. О. Эту идею можно развивать и вне христианства. В идеале никакая религия не должна быть служанкой политики. Ничего специфически христианского в этом тезисе нет, хотя именно в странах, где распространялось христианство, и возникла идея отделения Церкви от Государства.