Трудный путь к диалогу

Подобный взгляд сохранился и в средние века, о чем свидетельствует хотя бы философия Фомы Аквината, сочетавшего церковное учение с наследием Аристотеля. Если бы вся языческая традиция перечеркивалась, синтез великого доминиканца никогда бы не осуществился.

Но особенно актуальным синтез христианской веры и элементов дохристианской культуры стал в традиции христианских гуманистов эпохи Ренессанса. Они были уверены в реальности «естественного богопознания», свойственного древним.

Один из персонажей Эразмовых «Разговоров», восхищаясь Сократом, говорит «Поразительно! Ведь он не знал ни Христа, ни Святого Писания! Когда я читаю что–либо подобное о таких людях, то с трудом удерживаюсь, чтобы не воскликнуть: «Святой Сократ, моли Бога о нас!» [9].

А Томас Мор в своей «УТОПИИ» (1516), описывая жизнь обитателей заморского острова, пишет, что и до прихода христиан большинство из них верили в верховного Бога, Которого называли Отцом [10]. Иными словами, английский святой тоже допускал реальность «естественного откровения».

В этом он мог ссылаться на папскую буллу «Интер цэтера» (1493), в которой об индейцах было сказано: «По сообщению ваших посланцев, люди, обитающие на упомянутых островах и землях, верят в единого Бога–Творца, сущего на небесах» [11].

Этой же мыслью руководствовались многие миссионеры в Вест–Индии и сам Лас Касас.

Знакомясь с верованиями и мифами индейцев, они подходили к ним дифференцированно и подчас обнаруживали в них нечто близкое к Библии. Так Гарсиласо де ла Вега утверждал, что те инки, «которые были философами, шли с естественным горением за подлинным Создателем неба и земли, всевышним Богом…» [12].

То, что это была не просто фантазия, косвенно подтверждает современный мексиканский ученый Мигель Леон Портилья. Исследуя один из титулов Божества доколумбовой эпохи, он пишет: «Глубокие идеи, содержащиеся в последнем названии бога дуальности, говорят о метафизическом происхождении этого начала — его никто не изобрел и не дал ему форму, он существует за пределами всякого времени и места» [13].

Лас Касас знал и о легендарном индейском реформаторе Кецалькоатле, учившем о едином Божестве, которое отвергает человеческие жертвоприношения. «Он не требует ничего, — записано в одном древнем тексте, — кроме змей и бабочек, которых вы должны ему преподносить» [14].

Наконец, нужно остановиться еще на одной проблеме, исключительной важности — на роли дохристианских традиций и искусства в жизни Церкви.

Первоначальная проповедь Евангелия не была связана с какой–либо формой искусства. Поскольку иудейский мир, к которому принадлежали апостолы, почти не знал изображений, эта сфера религии осталась открытой. В результате каждый народ мог свободно вносить в общую сокровищницу созидаемой христианской культуры свой собственный вклад. Античные образцы, художественное творчество Сирии, Египта, Ирана служили импульсом для церковных мастеров. По мере распространения христианства его живопись, пластика, архитектура непрерывно обогащались.