|
8. Сквозь призму лингвистики. Современный лингвист Владимир Орел (154-155) утверждает: “Увеличение хронологической глубины лингвистической реконструкции не только влечет за собою выявление все более древних механизмов номинации, но и дает – пусть весьма грубую – разметку самой духовной эволюции. Если реконструкция на семитском или индоевропейском уровне позволяет восстановить богатый словарь, значительную часть которого составляет сложная по внутренней форме лексика духовной культуры, в частности, достаточно разнообразная лексика, относящаяся к религиозным представлениям, то переход к следующему уровню реконструкции ... и, как следствие, к следующему хронологическому срезу открывает перед нами принципиально новую картину. Богатая лексика, связанная с флорой и фауной, в семито-хамитском праязыковом состоянии соседствует с более скромной, но все же хорошо развитой терминологией примитивных ремесел и разнообразными терминами родства. Тем сильнее контрастирует с этим богатством бесспорная бедность понятий, традиционно относимых к сфере духовной культуры”. В нашем контексте особенно многозначительной является констатация автора: “Идея божества представлена изолированными и этимологически не вполне ясными лексемами...” Для нас важно проследить ту религиозную традицию, которую привносили потомки Ноя в качестве миссионеров, жрецов или вождей. Каждый из них, безусловно, должен был изучить язык племени, к которому пришел, но сам он мог принести с собой лишь один язык – адамитский, который со временем в той или иной степени смешался с собственным языком племени. Мощность “адамитского” слоя может быть очень различной в разных языках – в зависимости от уровня развития базисного языка и от степени духовной восприимчивости племени к адамитскому влиянию. Хотя в дальнейшем адамиты, вследствие смешанных браков, растворились среди возглавляемых ими племен, однако, их вклад в генофонд во всех случаях невелик из-за их относительной малочисленности; но решающее значение имеет их вклад в духовность, культуру и язык. Уникальность абхазского языка в этом отношении обусловлена тем, что племена, жившие на территории Абхазии, находились в тесном и постоянном контакте и под культурным водительством рода адамитов – “аергов” в течение четырех тысяч лет: половину этого времени – до потопа, и столько же – после него. “Нельзя без баскского и с ним увязанных яфетических языков Кавказа пройти в глубину начал латинской речи, нельзя без абхазо-черкесских материалов, в увязке с баскским и берберским, разъяснить греческий язык... подойти к правильной постановке изучения вообще генетических вопросов речи... Абхазский язык и в настоящем своем состоянии представляет строй речи, систему, более архаичную, чем язык шумерских клинописных надписей, имеющих сейчас изначальную дату почти шесть тысяч лет” (Марр Н.Я., стр. 62-64). Современная лингвистика имеет бесспорные успехи в изучении родственных связей и генетической принадлежности так называемых “изолированных” языков, т.е. языков, для которых до настоящего времени не удалось найти определенного места в генетической классификации. Последние открытия доказывают тесную связь северокавказских (абхазо-адыгских и нахско-дагестанских) языков с другими изолированными языками: хаттским, баскским, минойским ( догреческим), этрусским. — 223 —
|