|
Вчитываясь в эти два предисловия и сравнивая их, мы усматриваем прежде всего, что дело представляется уж не столь безнадежным, как может показаться с первого взгляда, и что оба автора, говоря по существу об одной и той же материи и совпадая в частностях до употребления одним и тех же выражений, упирают, однако, на разное. Кушейри особенно подчеркивает «пресечение настоящих представителей» и при общем упадке не отрицает «следов этого общества», тогда как Джуллаби, не отрицая наличного существования «избранников Божиих», говорит о полном исчезновении науки тасавуфф’а. И тот и другой констатируют столь печальные явления «в этих (Джуллаби "особенно в этих") странах в это наше время». Если под «этой страной» разуметь у Джуллаби исключительно Газну, его родной город, то временное оскудение в нем суфизма еще допустимо. Автор, хотя и не совсем ясно, говорит в одном месте книги о тлетворном в этом отношении влиянии каких-то групп общества. Перечислив выдающихся шейхов Газны, Джуллаби заключает: «Основываясь на твердой вере простого народа и ученых этого города, я надеюсь, что вослед им, шейхам, появятся такие лица, в которых мы будем верить, а эта кучка духом смущенных, получившая доступ в этот город и обезобразившая вид этого учения, начисто уберется из этого города, и он также станет местом пребывания святых мужей». Если же «эту страну» расширить и видеть в ней Хорасан, что кажется более вероятным и в устах нишабурского имама, то, конечно, Джуллаби увлекается и далек от действительности. В самом деле, примиримо ли оскудение суфическое в ту или другую сторону с теми 300 доблестными мужами, которых Джуллаби видел в одном Хорасане, оставляя в стороне другие мусульманские области, в Хорасане, над которым, по его словам, «ныне распространена сень преуспеяния Истины и в звезде которого находится «солнце преуспеяния тариката». В его время жизнь «хорасанской рати» людей Божиих, т. е. суфиев, можно сказать, била ключом и жажда суфических начал ясно сказывалась в народе,— порукой тому история старца Абу-Сайида Мейхенейского, живо и созидательно написанная Мухаммед-ибн-ал-Мунавваром. Чем, как не запросами народа объясняются его многолюдные собрания и проникновенные беседы. на которые стекались из самых отдаленных мест люди разных классов общества? Чем объясняется постоянное переполнение его общежития в Нишабуре, его частые хождения с проповедью по городам и весям и повсеместные восторги слушателей? Этот удивительный старец, которого Джуллаби, к сожалению, не видел живым, но «власть» которого «над людьми его времени» отметил, только провидел это оскудение и под конец своей жизни в течение целого года каждый день твердил на собеседованиях своим слушателям: «Наступает оскудение Бога!» В прощальной беседе перед смертью он пророчески завещал: «Дух учения этого пребудет в народе после меня еще сто лет,— после этого ни духа не останется, ни следа; и если хоть в каком-нибудь месте какое-нибудь учение будет, оно скроется и искательства пресекнут». Биограф старца от себя добавляет: «...и мы собственными глазами узрели: когда сделанному старцем указанию истекло сто лет, настали смуты и перерыв благодаря нашествию Гузов». — 60 —
|