Эта тенденция столкновения двух пониманий осталась и сегодня. Да вы ее легко найдете в литературе. В повести Лескова «Гора» вы сразу увидите два типа христианина: один — это художник Зенон, а другой — это вся камарилья вокруг патриаршего дворца. И множество других легенд и сказаний, которые Лесков делает серьезными притчами. Даже Белинский, который очень некомпетентно, очень раздраженно, очень несправедливо писал Гоголю, он ведь тоже давал свое понимание христианства в том письме, которое вам, наверное, памятно со школьных лет. Он говорил, что Христос возвестил свободу, равенство, братство и так далее, то есть трактовал христианство как социально–оппозиционное эгалитарное освободительное движение. Почему нам важно знать сегодня это? Всем — верующим и неверующим. Потому что сегодня, когда мы возвращаем в нашу культуру утраченные, полузабытые ценности, вместе с ними возвращаются и ценности, созданные Русской Православной Церковью и христианством в целом на протяжении веков. И люди, которые недостаточно ясно представляют себе все богатство и глубокую противоречивость христианского феномена, думают, что христиане — это нечто однородное, Церковь — это нечто такое, что имеет свое определенное официальное мнение, имеет определенно разработанную теорией и практикой систему идеологии. И они будут обескуражены, когда увидят, что внутри этого исторического потока есть множество самых различных и противоречивых течений. И это надо учитывать. Это надо учитывать и тем, кто хочет идти по пути христианства, и тем, кто интересуется им просто как феноменом культуры, кто хочет понять его и объективно разобраться во всем. В периоды социальных морозов, социальных бурь, как на войне, люди быстро делятся на две категории: наши — не наши, верующие — неверующие и так далее. Это упрощенная схема. И для тех людей, которые только входят в Церковь, эта схема еще видится действующей. Но может оказаться, что для христианина иной язычник, далекий от Церкви человек, станет духовно чем–то ближе, чем его единоверец. Парадокс, но это так. Это будет происходить в силу того, что христианство не имеет единой интерпретации, которая была бы ему полностью адекватна. Антагонистические, казалось бы, несоединимые моменты неотмирного, отрицающего культуру христианства, и другого, которое стремится участвовать в творчестве, на самом деле были когда–то в Церкви соединены. А было это давно. Когда христианство впервые вышло на арену античного мира, перед ним встал вопрос: как быть со всем этим наследием? С философией, искусством, литературой, вообще со всем огромным зданием античной культуры? Сказать, что все это мусор? Что все это изжито? Что все это надо выбросить? Многие люди так и говорили. Многие готовы были пойти по этому пути. — 302 —
|