|
Отважный боярин Курбский, у которого сердце горело от возмущения, не решился высказать всего царю; и только бежав из России, он из–за границы писал ему, обвиняя, обличая, призывая одуматься. Но митрополит Филипп никуда не бежал, а в присутствии всего народа, в соборе Кремлевском, в глаза царю, окруженному опричниками и слугами, вооруженными до зубов, он сказал: «Я не вижу в тебе образа Божия, образа христианского». И когда царь подошел к нему под благословение, он сказал: «Не могу я благословить человека, который проливает христианскую кровь»… Конечно, митрополит был один такой в это время. Он принял на себя эту Голгофу и перенес страдания истинного ученика Христова. Другие служители Церкви в страхе молчали, и потом под принуждением царским подписали низложение митрополита. Он был лишен всех регалий главы Церкви, увезен как простой монах и заточен в тюрьму в монастыре, где впоследствии был удушен царским опричником, который возглавлял карательные отряды, разъезжавшие по Руси… Жалел ли в последние минуты своей жизни митрополит Филипп о том, что он так поступал? Едва ли. И не жалел о своих словах также святитель Ермоген, когда он голодной смертью умирал в подвалах Кремля. Москвичи, новгородцы пытались освободить свою столицу, занятую войсками Лжедмитрия и поляков, но не могли освободить. И чтобы прекратить их осаду, поляки пытались заставить святителя Ермогена написать воззвание к народу, чтобы они ушли из–под стен занятой врагами столицы. Но он сказал: «Это противно моей христианской и пастырской совести. Я не могу предать родную землю». Что только ни делали враги, но он не поколебался. И умер там, на соломе, в темной затхлой темнице. Отдал все! Отдал свою жизнь, как и святитель Филипп. Над ними, над всеми святителями московскими, исполнилось слово апостола. Да, они посеяли много. Они отдали все вплоть до своей крови и жизни. И был великий урожай. Поднялась после этого Церковь, зазвонили колокола в монастырях, много было святынь и благочестия, которые они сохранили и отстояли. Они были великие столпы, а мы обычные люди. Но разве к нам не относятся эти слова? Разве в нашей жизни мы не должны тоже сеять любовь, терпение, труд? Все, что можем, мы должны отдавать друг другу. И только тогда мы соберем урожай. Только тогда в конце нашей жизни Господь скажет нам, что мы недаром прожили: «Добрый раб и верный! Войди в радость Господа твоего. Потому что ты потрудился для Меня» [59]. Поэтому сейчас мы должны молиться, чтобы наши черствые, сухие, себялюбивые души как бы расцвели, отмерзли от этого льда и холода, чтобы у нас появилось желание щедро отдавать все, чем наделил нас Господь. Щедро будете сеять, сказал нам апостол, щедро и соберете. — 100 —
|