Истина и идолы

* * *

Для православного сознания наука - это не путь, уводящий от Бога, а одна из форм существования человека в мире в поте лица своего. И на этом пути также надо следовать заповедям Божиим, как в любом со-творчестве, со-созидании, у-строении своей жизни с помощью Божией и по Промыслу Божию. "Православие было искони мироприемлюще" [39].
К православной традиции относится понимание природы и сущности человеческого познания как естественной работы в мире. Выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера [40]. Православие утверждает веру в возможность знания о благоустроении мира и о способности человека, в меру его нравственной чистоты, овладевать миром через духовную причинность, то есть по причине того, что Господь премудростью основал землю, небеса утвердил разумом [41], всё соделал Он прекрасным в свое время и вложил мир в сердце человека [42], а размышления сердца человека - знание [43]. Познание - естественная работа человека в мире: в мире природы и с миром в сердце. Это позволяет говорить о нравственном основании знания и науки. Неудивительно, что понятие "закон", как принцип устроения научного знания, изначально является понятием нравственного сознания, принципом устроения человеческих взаимоотношений по закону Божию, устрояющему все бытие.
С этим связано и требование нравственного совершенствования познающего. Если ученый освобождается от стремления к нравственному самосовершенствованию, к святости, то он обречен на то, чтобы руководствоваться чисто практическими целями, субъективными установками, потребительски-познавательными задачами.

* * *

В рамках православного понимания науки вскрывается глубокая взаимозависимость научного знания, морали и религии. Выявление этой взаимозависимости многое объясняет в развитии не только самого научного знания, но и общества, включая вопросы о перспективах его существования.
Например, новые биомедицинские технологии достигают сегодня такого уровня воздействия на человека, что без этической регламентации их применения человек и общество обречены на уничтожение. Человеческим усердием и знанием о мире достигается многое, но именно принцип взаимоисключения религиозно-нравственного и познавательного сознания приводит к богоборчеству, которое, согласно догмату о Боговоплощении, то есть о соединении природы Божественной и человеческой, оборачивается человекоборчеством. Понятие "человекоборчество", звучавшее до последнего времени весьма абстрактно, в конце ХХ века наполняется конкретным содержанием, например на уровне современной медицинской практики: аборты, эвтаназия, фетальная терапия, насильственное по своему характеру массовое трупное донорство, допущение "прагматического убийства" для трансплантации органов, клонирование человека…
Православное понимание проблемы взаимоотношения науки и веры, включающее нравственные аспекты, сегодня противостоит весьма распространенным позитивистски-материалистическому и вульгарно-социологическому направлениям, сторонники которых пытаются объяснить все происходящее в науке характером общественных отношений, классовыми, экономическими или социальными интересами. При этом нельзя не обратить внимания на их неспособность объяснить причины парадоксальных последствий научного прогресса, угрожающих обществу и цивилизации. Почему "благие намерения" науки оборачиваются разрушительными последствиями для человека? Почему новые технологии, призванные служить человеку, оборачиваются падением ценности человеческой жизни и унижением человеческого достоинства? Потому, что наука изначально освобождается разного рода позитивистами и социологами от каких-либо нравственных ограничений. Потому, что неосознаваемая и не желающая быть осознанной и ограниченной греховность может породить лишь умножение греховности.
"Существуют ли критерии перспективности развития какого-то научного направления или, наоборот, бесперспективности?" - вопрошают современные ученые [44]. Этот вопрос сегодня должен быть неразрывно связан с нравственной оценкой того или иного научного направления.
Нам не следует забывать о феномене "утопического активизма индустриально-технической цивилизации". Он существует в двух главных вариантах. Во-первых, в форме знакомого нам социального революционизма. Во-вторых, в форме "технократической воли к переустройству человеком не только Земли, но и всего космоса, переустройству, угрожающему уничтожением всего живого" [45]. "Утопический активизм" ХХ века исходит из понимания человека как самодетерминирующегося существа, активного целеосмысленного "творца" техники, своей жизни, самого себя и не приемлет понимание человека как существа, зависимого не только от Бога, но и от природы.
Уникальные факты социально-практического "апробирования" утопического активизма представил опыт "социалистического строительства" и преобразований в 1920-1930-е годы в России, которые не могли не коснуться науки. Известный советский ученый А. Богданов утверждал: "Задачи, самая мысль о которых еще недавно представлялась если не безумием, то утопической фантазией, теперь сознательно выдвигаются, начинают практически и научно разрешаться" [46]. Задачи, о которых идет речь, сводились прежде всего и главным образом к разработке методов "борьбы с общим упадком организма - вопросам омоложения". По оценке самого А. Богданова, идея омоложения, которую он связывал с процедурой переливания крови молодых людей старым, есть свидетельство "невиданной раньше смелости в постановке задач" [47]. Утопический активизм Богданова заключался и в его утверждении, будто переливание крови способно решить не только биофизиологические, но и социально-политические задачи. Богданов создает концепцию "физиологического коллективизма", в которой переливание крови становится способом не только омоложения, но и буквального "братания" людей, которые благодаря этой процедуре превращаются из отдельных индивидов в опять же буквально "единый социальный организм". Cогласно этой концепции, донорство утрачивает морально-нравственный характер и превращается в новую социально-юридическую норму. Человеку же предписывалось соответствовать новым нормам, при этом он становился жертвой "благих" идей и целей, одна из которых, в формулировке Богданова,- преодоление "изношенности" ответственных советских государственных работников.
В 20-е годы в России решению смелых задач омоложения, то есть управления биологической цикличностью развития организма, была подчинена и трансплантация фетальных тканей, то есть тканей человеческих зародышей, обладающих особыми биологическими свойствами - колоссальной жизненной энергией. В конце 20-х годов в Советской России появляется институт по исследованию фетальных тканей, а в московских аптеках начинают продавать вытяжку из эмбрионов человека. Симптоматично то, что в 1990-е годы в России начинает легальную работу Международный институт биологической медицины, в котором "собран самый крупный в мире банк фетальных тканей" [48]. Банк фетальных тканей - это биомасса, изготовленная из миллионов младенцев. Главный "фетальщик", Г. Сухих, оценивает это как крупнейшее достижение науки, Церковь же - как великую беду России, "пример вопиющей безнравственности" [49].
При обозрении проблем, связанных с технической активностью человека в области биомедицины, поражает мера умаления человеческого достоинства именно средствами медицины - одного из самых человеколюбивых видов деятельности человека. Однако речь идет не только об умалении достоинства отдельного человека, но и о том, что с помощью медицинских технологий, с помощью новейших технологических средств прогнозирования человеческой жизни и смерти и управления ими в обществе происходит внедрение новых норм и стандартов поведения. Принципиальное изменение традиционных христианских нравственных законов человеческих взаимоотношений и отказ от них с неизбежностью приводят лишь к роковому последствию - распространению беззакония и гибели человека и человечества.
…Тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь [50].