Здесь нам помогает числовой символизм. Число один отвечает за божественность и космическое единство, шесть — за объединение полов и брак. В возрасте шестнадцати лет человек определённо оставляет позади бессознательную целостность детства и поворачивается в направлении сексуальности и «десяти тысячи вещей» мира. В возрасте шестидесяти одного года человек пересекает порог старости, после которого он отворачивается от мира и обращается к внутреннему единству. Но сумма цифр обоих чисел равна семи. Семь — это число эволюции, развития.[114] Нам достаточно подумать о семи днях творения. В цифре восемь достигается цель, дифференцированная целостность. Акцент здесь сделан на семи, на том факте, что жизнь — это развитие, как в юности, так и в зрелом возрасте. «Всё есть путь» или «Habentibus symbolumJacilis est transitus» (“Владеющему символом лёгок путь”) , как говорили древние алхимики. Этот большой сон уводит прочь от страха сновидца и отвечает на его вопрос целой жизненной философией, в центре которой находится самореализация. Целое представлено как серия событий, которые просвещают сновидца. Однако не следует думать, что работа аналитиком не требует достижений со стороны эго. Мы по опыту знаем, что это тяжёлая, трудная работа, и она требует много знаний. Этот сон, который представляет эту работу явно как что-то, что происходит само по себе, носит компенсаторный характер, потому что сновидец в своих беспрестанных размышлениях о прошлом дне принял своё эго, свою роль аналитика, слишком серьёзно. Две настоящие пациентки, назначенные ему, две молодые женщины, вообще не появились во сне. Скорее пациент, «страдалец» является внутренней фигурой самого сновидца. Пациент является частью его Самости. Сон, возможно, даёт осторожный намёк на то, почему мы, как представители юнгианской школы, скептически относимся к групповой терапии. Этот сон показывает, что основной процесс внутреннего развития происходит между эго и Самостью, — или, выражаясь старомодным языком, образом Бога внутри нас. Другие люди и их мнения не имеют к этому никакого отношения. Это даже доходит до того, что аналитик, как партнёр человека, является лишним. В конце концов, как указывает Юнг, человек должен «быть один, если он хочет найти, что поддерживает его, когда он уже не может поддерживать себя сам. Только такой опыт может дать ему неразрушимое основание.»[115] Такая позиция не имеет ничего общего с нарциссизмом или с эгоистическим индивидуализмом. Они — не более чем поглощённость эго самим «дорогим эго», а не Самостью, которая является в конце концов внутренней мистерией индивидуальности. Отношение между человеком и Самостью не эгоистично, напротив, далеко от этого, — человек не может никогда относиться соответственно к другим людям до тех пор, пока не найдёт себя, другими словами, свою Самость. Тем не менее, Юнг признавал, что его позиция была односторонней. В действительности, экстравертный путь социальной адаптации и интровертный путь отношений с Самостью составляют пару комплементарных противоположностей, причём оба оправданны и в тоже самое время являются взаимоисключающими. Но под давлением перенаселения и увеличивающейся урбанизации, с учётом влияния коммунизма и экстравертной ориентации большинства психологических школ, мы находимся в большой опасности фокусирования только на одном полюсе и, таким образом, крушения индивидуальности в своей уникальности. — 75 —
|