Социология обнаружила, что все группы образуются вокруг некоторой разновидности центра, который определяется как нечто, сконцентрированное в групповую тему, цель или намерение группы. От этого центра зависит существование всех групп.[159] Центром может быть чисто рациональная цель, как в спорте, коммерции и политических группах, или же он может принадлежать к высшему порядку, вроде тотемов у примитивных племён или символов религиозных обществ,[160] где центр удовлетворяет «нуждам трансцендетного опыта». В группах психотерапии и терапевтических группах центр состоит в цели поддержания исцеляющих тенденций и тенденций более сознательного социального поведения и в цели взаимного воздействия друг на друга в процессе установления отношений. И здесь снова пропущен один фактор: эффект архетипа. Некоторые группы, вроде коммерческих или спортивных групп или даже некоторых политических организаций имеют только сознательные рациональные цели, но как только в дело вступают некие скрытые или явные идеологические факторы, даже они становятся «эмоционально» связанными, и таким образом раскрывается тот факт, что они находятся под каким-то архетипическим влиянием. Чем больше эмоциональное влияние архетипа, тем больше становится «сцепленность» группы. Национал-социализм и коммунизм показывают это очень ясно: первый представляет собой возрождение вотанизма, а второй содержит искажённый миф о Спасителе.[161] С большей «сцепленностью» всегда возникает и большая агрессивность по отношению к аутсайдерам и «неверующим». Такие политические группы больше всего становятся похожими на паттерны групп с максимальной связью: религиозные объединения вокруг трансцендентного центра. Как мы видим на примере так называемых мировых религий вроде христианства, буддизма и ислама, «трансцендентный центр» может удержать вместе гораздо большие сообщества, нежели группы только с рациональной или полу-рациональной целью. Причина этого может быть найдена в том факте, что архетип Самости является более мощным архетипом, нежели любой другой . Он проявляет себя в образах монотеистического Бога или концепциях изначального единства сущего (Дао) или даже более часто в образах космического человека (Антропоса) или Богочеловека или мандалы, как символа, объединяющего противоположности (например, китайский тайцзи). До того, как с Индией не соприкоснулись греки, даже Будду никогда не представляли в человеческой форме, только лишь в форме каменного колеса с двенадцатью спицами. До определённой степени тотемы примитивных сообществ отражают предчувствия этих великих символов, которые стали международными объединяющими силами и часто перекрывали или поглощали предыдущие локальные политеистические образы. Они примирили их в символе «Единства — множественности», который объединяет парадоксальным образом множество архетипов и единство коллективного бессознательного внутри одной формы. Но эти символы Богочеловека и образы мандалы объединяют множество форм не только в этом отношении; они также объединяют множество постольку, поскольку Самость внутри каждого человека является как его собственной уникальной Самостью, так и Самостью всех людей в то же самое время. В индуизме этот парадокс выражается идентичностью индивидуального атмана-пуруши с космическим Атманом – Пурушей. То же самое верно и для «Будды» или, скорее» «Ума Будды» в дзен и других формах буддизма. В нашем полушарии коллективный аспект символа Самости представлен идеей «Христа внутри нас», и в снисхождении Духа Святого, и в идее, что множество верующих образует видимое Тело Христово, Церковь. Таким образом, до сих пор Христос был нашим «групповым динамическим центром», это факт, который отражён в аллокуции ранних христиан, называвших друг друга «братьями и сёстрами во Христе». — 102 —
|