Психотерапия

Другое чрезмерное упрощение в социологической литературе — утверждение, что «мы» исторически появилось раньше «я». Это кажется правдой только в части того, что коллективное сознание (групповое сознание с её правилами поведения) кажется исторически более старым, чем «эго сознание»; это не применимо к парам противоположностей «группа-индивид», так как индивидуальность не равносильна эго сознанию. Маленький ребёнок, например, или животное могут демонстрировать много индивидуальных черт до развития какого-либо стабильного эго сознания. Полярность группа-индивид существует уже в мире животных. Зоолог Адольф Портманн указывал, что в группах животных творческие изменения поведенческих паттернов могут быть инициированы только отдельными особями . Например, одна птица из стаи мигрирующих птиц решает остаться на зиму в том же месте. Если она погибает, то ничего более не происходит; если выживает, однако, ещё несколько птиц может остаться с ней на зимовку в следующем году, и таким образом мало-помалу вся группа иногда изменяет свои привычки.

Поэтому мы должны принять во внимание две пары противоположностей: (1) коллективное сознание («мы» или «нам») и эго сознание; и (2) группа (сознательное плюс бессознательное) и индивидуальное (сознательное плюс бессознательное). Современные социологи обычно оценивают коллективное сознание как более позитивное, нежели эго сознание, так как первое более «нормальное», а второе имеет тенденцию проявлять асоциальные «аутсайдерские» характеристики. Однако мы вынуждены признать, что это не всегда верно.[157] Как и в случае отдельного индивида, сознательная установка целой группы может отклоняться от своих инстинктивных корней и становится невротичной, а затем вступать в конфликт со здоровым эго индивидов. Я часто наблюдаю, как целая невротичная семейная группа воюет с единственным здоровым членом. В нацистской Германии преследовался каждый, кто пытался сохранить баланс. Поэтому мы должны задать вопрос: что такое норма? Когда коллективное «мы» более нормально, нежели эго-аусайдер, а когда нет? Здесь мы вступаем на зыбкую почву. Группы также могут демонстрировать типологическую односторонность. В определённых группах американцев интроверта автоматически отмечают как ненормального, тогда как на Дальнем Востоке я иногда видела, как поведение инициативного экстраверта было встречено с огромным подозрением. Если мы будем стоять голыми на одной ноге на Пятой Авеню, чтобы почтить Бога, мы закончим в психиатрической клинике, но сделав то же самое в Калькутте, мы будем почитаться как святые. Каковы безусловные критерии того, что является нормальным, а что нет? Является ли социальная адаптация единственной важной вещью? Что если общество становится невротичным? Является ли социальная адаптация всё ещё предпочтительной или же человек должен найти смелость сопротивляться ей в одиночку? Где он должен взять смелость? Современные социологические теории ещё не дали ответов на эти вопросы. Рассмотрение архетипов тоже ведёт к новым неотвеченным вопросам. Рэймунд Баттегэй (Raymund Battegay) наблюдал у своих пациентов, что его терапевтические группы высказывали желание иметь «свою собственную комнату», что схоже с тем, как животные привязаны к своей территории и как к территории привязаны племена и нации.[158] Эта территориальная привязанность проистекает из материнского архетипа, и можно наблюдать, как люди стремятся проецировать «мать» на свою группу, что часто ведёт к разного рода инфантильным регрессиям. Но это не единственная возможность: среди евреев, живущих в изгнании, Закон заменил собой территорию и доказал такую же эффективность в удержании группы вместе. В общинах, отрядах воинов и тому подобном людей объединяет скорее «дух» или «идея», то есть отцовский архетип. Такие аспекты также могут меняться в ходе истории. Ханс Марти (Hans Marti) показал, например, что Швейцарская Демократическая Конституция сначала базировалась более на патриархальном образе социального контракта с человеком, Отцовском Состоянии, но в наши дни всё больше меняется в сторону образа Матери Швейцарии, которая питает своих детей и владеет деревьями, озёрами и землёй, — а всё это материнские символы. Эти два примера отцовских образа, однако, всё ещё не единственные возможные центры, вокруг которых формируются люди. Есть также и много других.