|
Уже третий день лежал Ленский в горячке, когда в дом их пожаловал изрядно выпивший Онегин. «Ого! А почему ко мне гонцов не слали? Привез бы вам отличные средствА! И от горячки, и от глупых мыслей! Ах, Ленский, как ты похудел! Глаза ввалились! Друг мой, так нельзя! На свете этом есть еще прелЕсти! Приятные для глаза и ума вещицы! даже и для рук! Вот Оленька, прелестная собою! Хозяйка милая, я к вам, со мной вино! Прошу со мною разделить сей вечер!» «Горячке это разве не помеха?» — спросила Ольга. «Помеха! Я, мое вино, и этот вечер распрекрасный — помеха и конец дурной горячке!» И так далее, Онегин был весел, словохоотлив, и хозяева расслабились вместе с ним. Выпили изрядно, но не до помутнения. У Онегина, кажется, было что-то на уме, к чему он шел как будто танцевальными фигурами. Он подчеркнуто красиво и приятно ухаживал за Ольгой, и ей это нравилось. В сторону мужа она и смотреть не хотела. В жарко натопленном доме Онегин расстегнул рубашку и разглагольствовал о том, что самое лучшее, когда человек здоров, силен и счастлив, а лучше и богат, и что именно такой завет дал человеку Г осподь Бог, и когда человек пытается уклоняться от этого, он не просто страдает, а вот именно глупо и непослушно страдает, и ничто его к страданиям не принуждает, кроме собственной воли. «Брат Ленский, милый ты мой человек, смотрю я на тебя — несчастье из несчастий! Ты дворянин, а сам похож на битого крестьянина. Что ж за холера тебя губит? Но я, признаться, отношусь к тебе с великим уважением, и думаю, что это все ты сам с собою сотворяешь. Никто другой не властен на тобою! Не знаю, почему так нравится тебе несчастным становиться и забитым — но уважение мое мне говорит: то воля Ленского! Таким лежать тут бледным в сорочке грязноватой и стонать — то воля Ленского! И что, мой друг, с ней делать? Своей, другою волей? Я долго думал раньше над всем этим, но нынче просто пьян, и думать не могу. Ты доверяешь мне, мой друг? Хочу тебе урок я преподать. Мне кажется, полезный для здоровья». Владимир (уже тоже повеселевший) подтвердил, что Евгению совершенно доверяет, и готов на любой урок. Даже Ольга вмешалась: «Поучи, поучи его, Онегин! А то уже смотреть тошно!» «Погоди, красавица, не обижай больного! Хотя ведь это правда: смотреть и вправду тошно. По-честному, и мне. Итак, мой друг-несчастье, посмотри: вот ты лежишь, именье в запустении — я знаю, что говорю! — кредит потрачен, жёнка недовольна, в журналах не печатался ты — год? Два? Три? Ведь это вправду странно. Про обстоятельства ты мне не говори: я выше отмечал, что то твоя святая воля вот так вот жить. И что же? Ничего. — 69 —
|