Лингвистическая психотерапия

Представление о бессознательных интенциях как специфических формах категоризации опыта, в результате которой ряд психических содержаний подвергается забвению (вытеснению, подавлению, отрицанию), не должно восприниматься как утверждение о существовании у личности таких категорий самих по себе, подобно сосудам, которые только и ждут, чтобы их наполнили. Бессознательные репрезентанты влечений только задают способы приписывания (семиотизации) смыслов и значений определенным частям или аспектам опыта личности. Динамическая природа бессознательного определяется тем, что его содержания не являются идеями, которые имеют функции и могут быть использованы определенным образом. Они и есть это использование. Говорить о конститутивной функции бессознательного – значит пытаться понять систему индивидуальных предпосылок порождения и трансформирования значений и смыслов как психических феноменов, производящих разрывы, лакуны в континууме внутреннего опыта переживания субъектом значимых аспектов своего личностного функционирования.

Такое понимание конститутивной функции бессознательного дает возможность прагматически интерпретировать дискурс клиента с точки зрения имеющихся в нем разрывов ("зияний"), которые и выступают индикаторами глубинных проблем. А поскольку центральным моментом психоаналитической терапии принято считать установление связи сознания (эго) с вытесненными содержаниями и представлениями, то понятно, почему заполнение разрывов и лакун в дискурсе клиента является действенным способом оказания ему психологической помощи. Это, собственно, и есть лингвистическая психотерапия как таковая.

3.3. Бессознательная основа речевого взаимодействия психотерапевта и клиента

Наибольший вклад в понимание бессознательных основ речевого взаимодействия в психотерапии принадлежит, безусловно, структурному психоанализу Ж.Лакана. Рассматривая психоанализ как уникальную форму речевой практики и подчеркивая, что изучение речи – деятельность, в которой ему не должно быть равных, Лакан связывает прогресс психоаналитической теории и техники с тем, насколько последние ориентированы в поле языка и подчинены функции речи. Его программный доклад на Римском конгрессе психоаналитиков (1953) фиксирует "лингвистический поворот", имевший для современной глубинной психологии значение, сопоставимое с таковым же в истории философии, когда труды Л.Витгенштейна сформировали новую парадигму, вызвав к жизни научные школы аналитической философии и философии языка.

Однако сложность идей этого мыслителя, блестящий в литературном отношении, но туманный и перифрастический, почти не поддающийся переводу стиль его сочинений и своеобразные формы передачи научного наследия привели к тому, что теория и практика структурного психоанализа остались практически не востребованными за пределами французской психотерапевтической лингвокультуры. Но раз уж, по выражению крупнейшего российского исследователя его творчества Н.С.Автономовой, "вследствие языкового и культурного барьера талантливая лакановская заумь до отечественного читателя не доходит", придется решать вынесенную в название главы проблему самостоятельно. Тем более, что семантика и синтаксис русского языка существенно отличаются от таковых французского, что делает прямые, да и косвенные заимствования лакановских приемов анализа попросту невозможными.