Психодрама: теория и практика. Классическая психодрама Я.Л. Морено

Вот уже Петер украдкой лакомится пирогом, ко­торый как раз приготовила мать. Затем, поменяв­шись ролями, протагонист играет мать и демонстри­рует, как она из-за этого злится. В роли матери он говорит: «Сначала ты почти ничего не ешь за за­втраком, затем все утро носишься в саду, а теперь являешься и хватаешь лучший кусок! Скажи, а ты прополол сорняки, как я тебе велела?» Партнерша, находящаяся в роли Петера, не может знать реаль­ного положения вещей. Поэтому происходит оче­редной обмен ролями. В роли матери она повторя­ет: «Скажи, а ты прополол сорняки, как я тебе ве­лела?» Смутившись, но все же слегка бравируя, протагонист в роли маленького Петера отвечает: «Нет, мама, но я уже это делаю!» Как естественно возражает ему партнерша в роли матери: «Я слышу от тебя это уже неделю. Знаешь, Петер, постепенно я перестаю вообще надеяться на тебя». После этого замечания протагонист выходит из своей роли ребенка: «Да, именно так разговаривала со мною мать». Теперь он снова меняется ролями с партнер­шей и в роли матери подзывает младшего брата Клауса, стоявшего до сих пор на заднем плане в ка­честве статиста: «Ступай, Клаус, не сомневаюсь, что ты справишься с прополкой лучше, чем Петер. Иди в сад и вырви сорняки на клумбе с розами, как это мы делали недавно вдвоем. Ты же мой малень­кий помощник! А мама даст тебе дополнительную порцию пирога, только тебе!» По знаку ведущего психодрамы партнерша в роли матери повторяет весь разговор с Клаусом. Протагонист так же, как когда-то, должен стоять рядом и наблюдать всю сцену. Вдруг дрожащим голосом он кричит матери: «Ты меня не любишь только потому, что глупый Клаус все время вертится возле тебя. Поэтому я ухожу из дома. Я не хочу больше видеть ни тебя, ни Клауса!» Взрослый протагонист тут же начинает горько плакать и только на краю сцены обнаружи­вает, что не бежит с кухни матери, а находится в психодраматической группе. «Да, именно так и бы­ло, когда я впервые убежал из дома!» — комменти­рует он сцену.

Во второй части забытый протагонистом эпизод полностью переносится в настоящее. Здесь можно увидеть еще два типичных для психодрамотерапии признака: вследствие возрастной регрессии протаго­ниста в фазе игры вновь появляются прежние чув­ства. Он переживает свою ревность к младшему брату и свою обиду настолько реально, что в про­цессе психодраматического действия достигает ка­тарсиса тех чувств, которые до сих пор по непо­нятным причинам возникали в его жизни в анало­гичных ситуациях. При воспроизведении детского переживания протагонист, несмотря на вновь овла­девающее им в игре чувство ревности, знает, что те­перь эти эмоции переживаются и соответствующим образом упорядочиваются им уже не как малень­ким, испытавшим разочарование мальчиком, а как взрослым мужчиной. Это «озарение реальности» (35), наряду с расширением переживания при об­мене ролями, благодаря которому протагонист вынужден переживать сцену также с позиции матери и маленького брата, позволяет протагонисту не только воспроизвести детское переживание и попут­но испытать катарсис, но и обеспечивает полное эмоциональное понимание межчеловеческой ситуа­ции, одностороннее восприятие которой с детства определяло его поведение и обусловливало то, что аналогичным образом он вел себя и в отношениях с шефом. Происшедшее в полном смысле слова стало для него познанным.