|
“Не быть тебе единственным ребенком”, — сказала Пигля. Потом родился еще один ребенок, потом еще один, и тогда она сказала: “Я — лев” — и зарычала по-львиному. Мне пришлось испугаться, потому что лев мог меня съесть. Казалось, что лев появился как бы в отместку за мою жадность, поскольку малыш-Винникотт хотел все забрать себе и быть единственным ребенком. Габриела отвечала утвердительно или отрицательно, в зависимости от того, был ли я прав или нет, говоря, например: “Да, так”. И тогда появлялся львенок. Пигля: Да это он (раздается львиный рык). Я только что родилась. И там внутри не было черным-черно. В этот момент я почувствовал, что вознагражден за ту интерпретацию, которую сделал в предыдущий раз, когда сказал, что если внутри черным-черно, то это из-за ненависти к новому ребенку, который был в мамином животике. Теперь она придумала способ, как быть младенцем, при этом я должен был представлять ее саму*. Затем произошло новое событие. Теперь она изобрела другой способ рождения — из папиной головы**. Это было забавно. Я пожалел отца и спросил, выдержит ли он это. Он ответил: “Да ладно, но я бы хотел снять пальто”. Ему было очень жарко. Однако на этом этапе мы могли закончить, потому что Пигля получила то, за чем пришла. “Где одежда?” Она надела свою шляпку и пальто и пошла домой легко и в весьма удовлетворенном состоянии. Комментарии В этом сеансе присутствовали следующие темы: 1. Деторождение как тошнота. 2. Беременность как результат оральной жадности, компульсивного поедания (отщепленная функция). 3. Черная утроба. Ненависть к утробе и ее содержимому. 4. Разрешение в переносе, когда Винникотт становится пропавшей Габриелой так, что она может стать новым ребенком, как бы удвоившись. Преходящее отождествление с обоими родителями. 5. Утверждение своих прав через цепочку Винникотт = Габриела = жадный = малыш. 6. Утроба становится не черной. 7. Зачатие как бы в уме. Ум при этом локализован в голове, как мозг. Письмо от матери “Когда Пигля вернулась из Лондона, она не упоминала о своем визите, но весь оставшийся день играла очень живо. В целом мы почувствовали, что после последнего визита к вам она стала гораздо более раскованной; она иногда снова играет сама по себе и говорит, как я понимаю, своим собственным голосом. Ложась спать в тот день, когда она была у вас на приеме, Габриела сказала: “Доктор малыш был очень сердит. Доктор малыш брыкался. Я не выбросила его в мусорник (т.е. мусорное ведро); крышку не закрыла”. Посреди ночи Габриела плакала: у нее болела ‘пися’, говорила она, и ей нужно ехать к доктору. Я сказала, что она немного покраснела то ли от подгузника, то ли от того, что Габриела сама натерла. Она сказала, что терла ее, и она стучит “д-д-д”, как поезд, и это пугает ее ночью. Это делает ее черной. Потом Габриела говорила о черной маме. Я забыла, с чего это началось, но дальше черная мама сказала: “Где мои ням-нямки?”— “Ням-нямки в туалете, и там идет вода”. — “Черная мама дает мне играть с ее игрушками. Она испекла мне пирог с изюмом”. (Я действительно начиняла изюмом пирог, который ей очень нравился). У нее был очень смущенный вид, когда она сказала: “Я сержусь на папу”. — “Почему?” — “Потому что я его слишком люблю”. — 21 —
|