|
В очерке о двух типах мышления проводится различие между мышлением нормального, бодрствующего человека — оформленным в словах, служащим для приспособления к реальности и «направленном» наружу, и «фантастическим» мышлением — которое отворачивается от действительности, непродуктивно в том, что касается приспособления, и оформлено не в словах, а в символах. Первый тип — феномен прогрессии, говоря словами Фрейда, а второй — регрессивное явление в том виде, в каком оно является в сновидениях, фантазиях, а также в неврозе. Ход мыслей Юнга параллелен рассуждениям Фрейда о «двух принципах психического события». Сознательное мышление, согласно Фрейду, служит принципу реальности, в то время как бессознательное больше предается принципу удовольствия; в тех видах психической деятельности, которые осуществляются за счет элементов бессознательного (сновидение, фантазия и т. д.), преобладают, естественно, механизмы удовольствия. Досадно, что Юнг не применяет в своих построениях эту терминологию, ставшую для нас такой ценной. Мы не можем считать, что он прав, когда идентифицирует направленное мышление с языковым и пренебрегает теми предсознательными слоями психики, которые хотя и наверняка «направлены», но не обязательно «переводимы» на язык слов. Далее следуют меткие высказывания Юнга о переоценке логического в современной психологии и рассуждения о значении основного биогенетического закона в психологии. В фантазиях, продуцируемых при Dementia praecox , Юнг опять же находит содержание и формы архаического мышления, но, признавая их исключительно в Dementia praecox , которую он принципиально противопоставляет другим психическим расстройствам как «психоз интроверзии», он, без достаточных на то оснований, противоречит психологии неврозов Фрейда. По результатам исследований последнего, все нейропсихозы обязаны своим возникновением какой-либо «интроверзии» (регрессия либидо с отворачиванием от реальности) и в их симптоматике также можно распознать отчетливые архаические черты (см. о соответствиях между проявлениями душевной жизни дикарей и невротиков с навязчивым состоянием). Мотив символообразования Юнг находит в тенденции отливать в искаженную, непонятную для сознания форму бессознательные комплексы, «которым отказывают в признании и обращаются с ними как с несуществующими» (по нынешней терминологии это называется вытеснением). Заметим, впрочем, что Юнг здесь рассматривает бессознательную тенденцию как подлинную, а ее фантастический эрзац-продукт — как символ этого подлинного («эротическое впечатление продолжает работать в бессознательном, а в сознание выдвигает вместо себя символы», например, при объяснении фантазии на тему Иуды. Во второй части работы «символами» уже объявляются не замещенные в сознании отображения, а бессознательные тенденции души как таковые. Но признаваемая Юнгом роль вытеснения при возникновении символов исключает такой поворот. Надо бы наконец договориться об однозначном употреблении слова «символ». Отнюдь не все, что ставится вместо другого, есть символ. Возможно, что изначально все сексуальное чем-то замещается в сознании; сексуальность как будто рада снова и снова находить себя в вещах и явлениях внешнего мира, то есть можно сказать, что «сексуализируется вся Вселенная». С точки зрения психоанализа, такое иносказание становится символом лишь с того момента, когда цензура вытесняет его первоначальное значение в бессознательное. Поэтому, например, колокольня, после происшедшего когда-то вытеснения, может «символизировать» фаллос, но никогда фаллос не может символизировать колокольню. — 117 —
|