|
Если он был Христом, то отец был Богом. Но Бог, которого ему навязывала религия, не был настоящей заменой отца, которого он любил и не хотел позволить у себя отнять. Любовь к этому отцу была источником его критического остроумия. Он сопротивлялся Богу, для того чтобы иметь возможность сохранить отца, и при этом, собственно говоря, защищал старого отца пред лицом нового. Ему пришлось преодолеть привязанность к отцу. Итак, это была старая, проявившаяся в самом раннем детстве любовь к отцу, у которой он черпал энергию для борьбы против Бога и остроту ума для критики религии. Но, с другой стороны, эта враждебность к новому Богу не была также первоначальным актом – она имела прообраз во враждебных душевных движениях к отцу, появившихся под влиянием страшного сновидения, и, по существу, была только их обновлением. Противоположные движения чувств, которым предстояло управлять всей его последующей жизнью, столкнулись здесь для амбивалентной борьбы вокруг темы религии. То, что получилось из этой борьбы, как симптом – богохульные мысли, навязчивость, владевшая им и заставляющая думать: Бог – грязь, Бог – свинья, – было поэтому настоящим компромиссным результатом, как нам покажет анализ этих идей в связи с анальной эротикой. Некоторые другие симптомы навязчивости менее типичного характера так же несомненно ведут к отцу, но еще и дают возможность открыть связь невроза навязчивости с прежними случаями. К богобоязненному церемониалу, которым он в конце концов искупал свое богохульство, относилась также заповедь при известных условиях торжественным образом дышать. При совершении крестного знамения он должен был всякий раз глубоко вдыхать или сильно выдыхать. На его родном языке выдох то же самое, что дух. Это была, следовательно, роль Святого Духа. Он должен был вдохнуть Святой Дух и выдохнуть злых духов, о которых он слышал и читал[114]. Этим злым духам он приписал также и богохульные мысли, за которые он должен был наложить на себя столько покаяния. Но он должен был выдыхать, когда он видел нищих, калек, старых, внушающих жалость людей, и он не понимал, какая связь между этой навязчивостью и духами. Он отдавал себе отчет только в том, что делает это, чтобы не стать таким, как эти люди. Тут анализ в связи со сновидением привел к тому объяснению, что выдыхание при виде людей, внушающих сожаление, началось только на седьмом году жизни и имело отношение к отцу. Он несколько месяцев не видел отца, когда мать однажды сказала, что поедет с детьми в город и покажет им что‑то такое, что их очень обрадует. Она привела их в санаторий, в котором они увидались с отцом; он плохо выглядел, и сыну было его очень жалко. Отец, следовательно, был прообразом всех калек, попрошаек и нищих, в присутствии которых он должен был выдыхать, подобно тому как он был еще и прообразом рож, которые показывают в состоянии страха, и карикатур, что рисуют в насмешку. В другом месте мы узнаем, что эта установка сострадания соотносится еще и с особенной деталью первичной сцены, которая так поздно проявилась в неврозе навязчивости. — 210 —
|