|
124 ются им, разумеется, никогда. Те, кто относит себя к моей школе, слабые попытки делают. Но это, конечно же, ничего не дает, результат оказывается тот же, что и у прочих. Пользоваться им, строго говоря, нельзя - в лучшем случае, он напоминает о значении матери как препятствия любой нагрузке объекта в качестве причины желания. Откуда и головокружительные построения, к которым прибегают аналитики, изобретая то, что называют они комбинированным родителем. Сводятся они все к одному и тому же - к конструированию того А, таящего в себе наслаждение, которого называют обычно Богом и с которым имеет смысл, поставив на карту избыто(чно)е наслаждение, сыграть, той инстанции, одним словом, которая функционирует в качестве так называемого сверх-Я. Я вас сегодня положительно балую. Этого последнего слова я до сих пор не произносил. У меня на то были свои причины. Чтобы сказанное мною в прошлом году о пари Паскаля могло стать действенным, нужно было прийти к тому, к чему мы с вами пришли. Некоторые из вас, может быть, догадались уже, что сверх-Я - это и есть то самое, о чем шла у нас речь, когда я объяснял вам, что жизнь, та временная жизнь, которая ставится на карту ради шанса на жизнь вечную, это не что иное, как я, но что смысл это имеет лишь при условии, если А не заграждено чертой, то есть, другими словами, если оно является сразу всем. Однако поскольку комбинированного родителя не существует, а есть мать с одной стороны и отец с другой, поскольку субъекта тоже не существует, поскольку он тоже расколот надвое, несет на себе знак черты, поскольку именно таков, одним словом, ответ, на который любое высказывание, согласно моему графу, может рассчитывать, возможность играть с вечной жизнью на ставку избыто(чно)го наслаждения выглядит проблематичной. Это обращение к эдипову мифу действительно потрясает. Над этим стоит подумать. Я как раз собирался дать вам понять сегодня, насколько поразителен тот факт, например, что в последней из Новых лекций о психоанализе Фрейд явно уверен, будто вопрос об окончательном изгнании ре- 125 лигии за пределы любых приемлемых представлений положительно им решен, будто психоанализу принадлежит в этом решающая роль и будто в деле этом можно поставить точку, сказав, что религия зиждется на фигуре отца - отца, к которому прибегает ребенок в детстве, о котором он знает, что тот исполнен любви к нему, хранит его, предотвращает малейшие проявления недомогания и неудобства. Не странным ли кажется это в свете того, что мы с вами о функции отца знаем? Но это не единственный парадокс, который мы находим у Фрейда - что сказать, например, о пресловутом удовлетворении всех женщин, и это при том, что отца хватает в лучшем случае на одну единственную, да и на этот счет лучше, на всякий случай, не слишком хвастаться? У отца с господином - господином в том виде, в котором мы его знаем, в котором он реально функционирует - родство самое отдаленное, так как в обществе, с которым Фрейд имеет дело, именно он, отец, работает на всех остальных. На нем лежит груз той/дата/, о которой я только что говорил. Не странно ли внушать нам после этого, будто то, что Фрейд на деле, даже если не намеренно, сохраняет, и есть то самое, в чем он видит субстанцию всех религий, - идея безраздельно любящего отца? Не случайно из трех форм идентификации, выделяемых им в только что упомянутой мной работе, первой является именно эта: отец есть любовь и первое, что в этом мире предстает как предмет любви -это отец. Странный пережиток, не правда ли? Фрейд полагает, будто нанес религии смертельный удар, в то время как его причудливый миф об отце сохраняет то, что составляет самую суть религии. — 74 —
|