Новые пути в психоанализе

Давайте исследуем это возражение и тот постулат, на котором оно основано. Мне представляется, что данный постулат содержит ту же самую ошибку, что и теория, будто нежные чувства являются сдержанным в отношении цели выражением сексуальных влечений. Для невротика с его сдерживаемой вытесненной враждебностью любое проявление самоутверждения, например, обращение с просьбой дать прикурить, действительно может представлять собой агрессивный акт, и поэтому он подчас не в состоянии попросить спичек. Но подтверждает ли это гипотезу, что всякая «агрессия», или, как я бы предпочла сказать, любого рода самоутверждение, является сдержанной в отношении цели деструктивностью? Мне представляется, что всякое самоутверждение есть выражение позитивного, экспансивного, конструктивного отношения к жизни и к себе.

Наконец, предположение Фрейда подразумевает, что конечная мотивация к враждебности или деструктивности заключается в импульсе разрушать. Таким образом, он выворачивает наизнанку наше убеждение, что мы разрушаем для того, чтобы жить: оказывается, мы живем для того, чтобы разрушать. Мы не должны уклоняться от признания ошибки даже в давнем убеждении, если новое знание требует подойти к нему по-иному, но здесь не тот случай. Если мы стремимся причинить вред или убить, то делаем это потому, что являемся или ощущаем себя отвергнутыми или обиженными несправедливым обращением; потому что нам мешают, или нам кажется, что препятствуют осуществлению наших желаний, имеющих для нас жизненно важное значение. То есть, когда мы стремимся разрушать, это происходит в целях защиты своей безопасности или счастья, или же того, что представляется нам таковым. Вообще говоря, это делается ради жизни, а не ради разрушения.

Теория деструктивного влечения является не только необоснованной, не только противоречащей фактам, но и, несомненно, вредной по своим последствиям. В отношении психоаналитической терапии она делает самоцелью свободное выражение враждебности, ведь, по мнению Фрейда, пациент не почувствует себя хорошо, пока не удовлетворит деструктивное влечение. Действительно, для пациента, который вытеснил свои обвинения, свои эгоцентрические требования, свои импульсы мести, будет облегчением, если он сможет выразить эти импульсы. Но если аналитики всерьез воспримут теорию Фрейда, акцент сместится. Главной задачей остается не высвобождение и выражение этих импульсов, а понимание их причин и устранение этих импульсов посредством снятия лежащей в их основе тревоги. Кроме того, данная теория способствует путанице по поводу того, что считать по своей сути деструктивным, а что относится к чему-то конструктивному, то есть к самоутверждению. Например, критическое отношение пациента к человеку или делу может быть главным образом выражением враждебности, проистекающей из бессознательных эмоциональных источников; но если любая критическая позиция означает для аналитика разрушительную враждебность, то подобные толкования отобьют у пациента всякую охоту развивать у себя способность к критической оценке. Вместо этого аналитику следует постараться провести разграничение между враждебной мотивацией и попытками самоутвердиться. Столь же вредными являются и культурные последствия этой теории. Она приводит антропологов к предположению, что в культуре дружелюбных и миролюбивых народов следует искать вытесненные враждебные реакции. Такое предположение парализует всякое усилие искать в специфических культурных условиях причины, вызывающие деструктивность. Оно парализует также усилия, направленные на изменение этих условий. Если человек деструктивен по своей природе и потому несчастен, что толку бороться за лучшее будущее?